Брабантский мастер Иероним Босх

Он начал размышлять о том, что люди чаще всего видят лишь малую толику окружающего мира – несколько комнат в доме, рынок, лавку или мастерскую, путь до колодца и церковь. Чуть больше доставалось тем, кто совершал торговые поездки, но их путь был, пожалуй, тем же самым набором, только умноженным в несколько раз. Ведь многие, будучи в пути, смотрели большей частью под ноги, почти не обращая внимания на то, что творилось вокруг. И, выходит, только в церквях, где раскрывались во время воскресных богослужений створки алтарных триптихов, люди могли бы приобщиться к красоте и богатству окружающего мира. К тому, что было задумано и сотворено для людей Создателем, но мимо чего они привыкли бездумно проноситься день за днем, не замечая многого и невольно обделяя самих себя.

Йерун еще и сам не до конца представлял будущую картину. Он понимал, что воплотит ее в будущем, когда придет время, замысел оформится и будет виден внутреннему взгляду художника, виден как на ладони. Тогда Йерун сможет приступить к делу и исполнить его с той же легкостью, с какой он привык работать, принимаясь за обычные задания в мастерской отца. А пока, пользуясь каждой свободной минутой, Йерун делал наброски и зарисовки того, что могло бы пригодиться в будущей работе. Он завел себе небольшой сундучок и складывал получившиеся рисунки туда, полагая, что в нужное время их не придется долго искать.

Чего только не было на тех рисунках! Животные и птицы, самые диковинные плоды и ягоды, о каких только доводилось слышать, – то и другое Йерун выводил с любовью и особенным тщанием. Находилось место для разнообразной утвари, вещей и оружия – художник немало времени проводил в ремесленных мастерских, делая зарисовки тех изделий, что казались ему примечательными.

Снова, после перерыва длиною в несколько лет, он позволил себе изображать чудищ и альраунов – тех, от которых по доброй воле отказался во время учебы в Брюгге. За это время всевозможная нечисть, изрядно приумножив свою численность, повадилась тревожить сновидения художника.

«Валяйте, выходите, – обращался к ним Йерун. – Лезьте, пока я разрешаю. Я найду место и для вас. Вам же числа нет, значит, работы хватит на всех. Пугайте, веселите, заставляйте задуматься. Вы станете той загадкой, над которой в охотку поломает голову зритель, и сын, и внук зрителя! Грех пропадать такому. А мне дай Бог понять, откуда вы такие беретесь!»

Он вспомнил, как кто-то из подмастерьев – кажется, в гончарной мастерской – сетовал на низкое жалование, которого едва хватало на пропитание. Любопытно было, что пуще денег бедолагу тревожило уходящее время. Он был болезненно тощ и то и дело заходился в приступах кашля. «Скоро помирать, а на что уходит время? – ругался подмастерье. – Заработал – прожрал – заработал – прожрал! Тьфу! А жизнь уходит!» Печальнее всего было то, что бедолага не мог сказать, как бы он распорядился свободой, достанься она ему на остаток жизни.

После этого разговора Йеруну представилось страшное чудовище, может быть, сам дьявол. Он сидел в высоком кресле и с хрустом отправлял в пасть, больше похожую на клюв хищной птицы, длинного и тощего человека. Голова и руки несчастного уже исчезли в глотке чудовища, а из ануса человека одна за другой вылетали черные галки – только так и следовало бы изобразить время, без остатка уходящее в погоне за пропитанием. Подумав, Йерун короновал монстра котлом, в каких обычно варили кашу и похлебку, а на ноги вместо сапог надел пивные кувшины.

Не раз художник изображал на рисунках крылатые слова и пословицы, шутки, загадки и даже витиеватые бранные выражения. Он изображал их дословно, так, как они звучали. Выходило весьма и весьма необычно.

Много было и рисунков людей – одетых и обнаженных, молодых и старых, мужчин, женщин и детей. Йерун рисовал всех, кто только приходил на ум – горожан и крестьян, купцов и ремесленников, сеньоров в богатых одеждах, закованных в броню рыцарей, толстых монахов и священников, утомленных и оборванных пилигримов. Немало было юношей и девушек – те без стеснения предавались любовным утехам. Изображая подобные сцены, Йерун с удивлением заметил, что это немного отвлекает от застарелой печали, причину которой знал он один, да еще мастер Антоний. Впрочем, ни Йерун, ни его отец никогда не говорили об этом вслух.

Со временем рисунков становилось все больше и больше, и Йерун уже начал беспокоиться, что в отведенном для них сундучке скоро не останется места и придется заводить новый, побольше.

– Многие люди сетуют на жизнь, – пояснил Йерун отцу и брату. – Полагают ее серой, скудной или даже мерзкой. Я не хочу, чтобы они и впредь думали таким образом. Ведь подобные мысли ввергают человека в уныние и ведут по пути зла.

– Ты хочешь помочь им таким образом? – Мастер Антоний с явным сомнением покачал головой, глядя на нарисованных альраунов. Ничего не скажешь, учеба в Брюгге не прошла для младшего сына даром – чудища сделались намного невероятнее тех, что Йерун любил изображать в детские и юношеские годы.