Брачная афера Ривотта Мадсона

Дознаватель пожевал губу и нахмурился. Сделал глоток чая и шумно вздохнул.

— Нам не удалось узнать подробностей допроса. Сами понимаете, расследование официально ведем не мы, а выспрашивать детали — значит, навлечь подозрения в нашей заинтересованности. Но меня заверили, что вам бояться нечего, о вас преступник ничего не говорил. Так что идите на слушанье со спокойной душой.

— Не отказалась бы знать наверняка, — ухмыльнулась Гортензия и тоже отпила из чашки приятно-терпкой жидкости. В любых других обстоятельствах она бы насладилась вкусом, но сейчас душу все больше отвоевывали беспокойство и страх. — Я не выдержу еще одного похода в тюрьму. О виселице даже думать не хочу… Надеюсь, Белдон заинтересован оставить меня в живых и не будет мешать правосудию.

— Он не сможет помешать, — улыбнулся Хатиор, и накрыл ладонь Теззи своей. Похлопал ободряюще: — Если о вас не вспомнили под зельем правды, то, скорее всего, не вспомнят и без него. Обвинение и без показаний разваливалось, а уж с ними тем более…

— На слушанье будут уточнять показания? — удивился Ривотт.

— Да, — в один голос ответили Хатиор и Гортензия, и дознаватель тут же добавил — и вашу супругу тоже, скорее всего, опросят как свидетеля. Будьте готовы, но ничего не бойтесь.

— Мне бы вашу веру в благоприятный исход, — вздохнула Теззи, с благодарностью глядя на Ривотта, поглаживающего ее ногой под столом.

— В нашем деле без веры никак, — фыркнул дознаватель и снова стал походить на пухлый чайник с кипятком. — Всякое бывает. А без веры и свихнуться можно.

Теззи покачала головой и откусила пирог. Прикрыла глаза, наслаждаясь тающим во рту тестом и нежной, с легкой кислинкой, начинкой. Ухмыльнулась. Ее, конечно, могут повесить завтра, но пока-то она жива и это стоит ценить.

Решимости, прочем, хватило ненадолго. Теззи еще удавалось не думать о слушанье на вечерней прогулке, когда они с Ривоттом, взявшись за руки словно в детстве, бродили по городу куда глаза глядят. Прохладный воздух пах скошенной травой и зацветающей липой, близость супруга пьянила и отгоняла дурные мысли. Его тепло, хоть и не обещало быть долгим, все равно согревало — не столько тело, сколько душу. Но чем темнее становилось вокруг, тем мрачнее Гортензии рисовалось будущее. К моменту возвращения домой хотелось только плакать. Не помогали ни ласки, ни теплые слова, ни крепкие объятья.

Ривотт понимал все с полуслова. Ничего не просил, ни на чем не настаивал, лишь был рядом неотступной тенью. Утешал, обнимал, вытирал слезы и шептал ободряющие глупости. Удалось заснуть к рассвету, когда на волнения просто закончились силы. Теззи еще чувствовала, как муж ласково расчесывает ее шевелюру пальцами, еще представляла, как будет выглядеть столб, на котором ее непременно вздернут, но разум уже проваливался в спасительную тьму.

Чуть не опоздали: спать хотелось неимоверно, и, если бы не Фукси с завтраком, слушанье началось бы без Библисов. Супруги спешно привели себя в порядок, отведали безвкусного кофе с остатками вчерашнего рыбного пирога и направились выслушать вердикт. Перед выходом Ривотт заметил официальное письмо от дознавателей и прихватил его с собой с твердым намерением увести Теззи куда-нибудь далеко, если в послании плохие вести.

Не решались распечатать. Сидели в обнимку и, словно диковинный предмет, рассматривали конверт. Он пах пылью и сыростью, а буквы сами по себе выглядели так надменно, что впору было вспомнить о бренности существования. Наконец стало понятно: дальше тянуть нельзя, просто некуда будет свернуть с дороги. Ривотт разорвал бумагу, и супруги Библисы углубились в чтение.

Ничего хорошего! В письме сухо сообщали, что в связи с новыми обстоятельствами дела с Гортензии хоть и не снимают обвинение, но более не рассматривают ее как главную подозреваемую. Теззи только плечами пожала. Такое послание могли отправить и специально, чтобы усыпить ее страхи и заставить явиться на слушанье. Душой снова завладела безнадежная тоска. Гортензия вздохнула, уткнулась носом в грудь Ривотта и едва слышно сообщила.

— Если вдруг меня не выпустят оттуда, — она запнулась, но прочистила горло и продолжила, — если решат повесить, хочу чтобы ты знал: ты — лучшее, что со мной случалось в жизни.

Ривотт крепче обнял ее, и осторожно, чтобы не испортить прическу, погладил по голове.

— С тобой еще много чего хорошего случится, у тебя впереди, думаю, лет пятьдесят, — наклонился и поцеловал в висок. — Все будет хорошо.

Теззи вздохнула и мышкой затаилась на его груди. Сердце стучало кузнечным молотом: глухо, редко, но так и норовило выскочить наружу. Руки дрожали, а тело мерзло так, будто за окном кареты не лето распускало лепестки, а осень оплакивала не сумевших доказать свою невиновность.