Брачная ночь с горцем

Разумеется, она не первая увидела его шрамы. Переспав с бесчисленным множеством женщин, едва ли он смог не появляться перед ними обнаженным. Порой, когда ему не хотелось об этом говорить, он гасил весь свет, или не снимал рубашку, или завязывал девушке глаза. Порой же, находясь в более разговорчивом настроении, сочинял какую-нибудь историю – достаточно нелепую, чтобы собеседница ей поверила. Якобы на Борнео они с Каллумом попали в плен к пиратам. Или же: в юности, путешествуя по мусульманскому Востоку, он провел несколько месяцев в зиндане. А вот любимая сказочка: совершил паломничество в монастырь с необычайно суровым уставом и провел там целый год, жестоко истязая собственную плоть в надежде, что это избавит его от блудной страсти.

Говори что угодно – только не правду.

Женщины упивались этими россказнями, а потом раздвигали ноги и гладили неровную поверхность его шрамов; в минуты же страсти впивались в них ногтями.

Почему же сейчас простое прикосновение, окрашенное лишь любопытством, вызвало у него такую бурную реакцию?

Быть может, потому… потому что на какой-то драгоценный миг он забыл о своих шрамах. Забыл, что их нужно прятать или придумывать им объяснение. А потом вдруг понял: если уж просишь женщину разделить с тобой жизнь, то легкомысленными байками от нее не отделаешься.

А может быть, все дело в том, что она хотела его пожалеть – он видел это в ее огромных глазах.

И еще… Казалось, она хотела найти подтверждение тому, что он не так уж плох. Хотела найти извинение его поступкам.

Но какие тут могут быть извинения? А эти шрамы оставил на нем тот же человек, который убил ее отца. И если они и в самом деле намеревались делить имя и ложе, то этот разговор следовало оставить.

Навсегда.

Саманта совершила в жизни немало опасных поступков, но в такую авантюру, пожалуй, еще не ввязывалась. Один неверный шаг – и ее ждет полная и позорная гибель.

Интересно, к какому из девяти кругов ада она себя только что приговорила?

Полуприхрамывая, полуподпрыгивая, обеими руками прижимая к себе ночной горшок со рвотой, пробиралась она к окну в спальне графа Торна. Чтобы не бродить совсем голой, завернулась в одеяло – и теперь рисковала споткнуться и вывернуть содержимое горшка на себя. Наступая на больную ногу, она каждый раз морщилась от боли. На верхней губе у нее выступил пот, слезы щипали глаза. Но Саманта, стиснув зубы, продолжала свой путь. Иной дороги не было.

При одной мысли о том, что граф Торн застанет ее в таком положении, она готова была умереть от стыда. И не только от стыда. От ужаса.

Что если он почувствует к ней отвращение? Или – и того хуже – догадается, что с ней происходит…

О господи, только не это!

Наконец Саманта добралась до стены. Привалилась к ней всем телом, вознося молитву к небесам о том, чтобы никто не шатался сейчас под окном. Используя локоть как рычаг, она водрузила горшок на широкий каменный подоконник. Распахнула окно и взглянула вниз, на земли Инверторна. Взглянула – и увидела рай.

Не знай она, что это не так, могла бы вообразить, что Инверторн парит в облаках. И над лесом к северу, и над болотами к югу от замка клубился серебристо-белый туман, влажный и густой, как овечья шерсть. На западе же бледное сияние неба сливалось с темной лазурью океана; где-то там, за горизонтом, знала Саманта, скрывались Гебридские острова. Их изумрудную зелень можно было разглядеть из Рейвенкрофта, но с берегов Гэйрлоха и Инверторна они оставались невидимы.

Зима наполнила воздух морозной свежестью, запахом хвои и можжевельника. И этот терпкий запах, висевший в холодном и влажном воздухе, волшебным образом успокоил ее измученный желудок. Прикрыв глаза, Саманта, кажется, впервые за много лет вдохнула полной грудью.

Вот оно, это место. Прекрасный замок в облаках. Башни из серого камня, что возвышаются над горными лесами и туманами дольше, чем существовала ее родная страна. Сколько сражений видели эти башни! Сколько осад!

Это должно что-то значить, верно? Быть может, здесь она и впрямь найдет… Как Элисон назвала по-шотландски «убежище»?

Comraich.

Красивое слово. Но распространяется ли право убежища на нее? Не на шотландскую наследницу Элисон Росс, а на безвестную Саманту Мастерс из Невады, перекати-поле, одну в целом свете?

Лгунью! Грабительницу! Убийцу!

В этот миг, глядя немигающим взором в туман, Саманта ужасно хотела стать… другой женщиной. Не оказаться где-то еще, не жить другой жизнью, нет. Ей хотелось быть здесь и сейчас, находиться в этой спальне, принадлежавшей, быть может, самому прекрасному и самому надменному мужчине из тех, что когда-либо порождали шотландские горы и закалял огонь. Но только не быть при этом Самантой Мастерс. Превратиться в какую-нибудь изящную безупречную леди с целым букетом – как бишь говорила Мена Маккензи? – талантов и достижений. Что если такая женщина сумеет очаровать Гэвина Сент-Джеймса? И даже побудит его к чему-то большему, чем быть «иногда верным»…