Брачные игры каннибалов

Разумеется, стоило нам убедить себя в том, что мы вернулись в Эдем, как нас тут же удостоила появления морская змея яркой полосатой окраски. Эта змейка прославилась тем, что является самым ядовитым существом в мире, поэтому ее соседство во время снор-клинга над старым рыбоходом было нам не слишком приятно. Как и многие, я считаю змей самим воплощением зла и был бы рад, если бы в ходе эволюции у каждой ползучей твари появился большой флаг – чтобы люди точно знали, куда идти не надо. Видимо, я так и не оправился после своего опыта работы ландшафтным дизайнером, когда во дворе у одной пары стал свидетелем эпического столкновения разъяренной медноголовой змеи и смертельно опасной газонокосилки. С тех пор я побаиваюсь всего, что ползает. Правда, морская змея не ползала. Она даже не плыла, а просто качалась на теплых волнах, спокойно давала течению себя нести. Тут я вспомнил, что для того, чтобы это самое сонное в мире существо тебя укусило, нужно повести себя как настоящий идиот. Я слышал лишь о двух случаях укуса морской змеи: первая жертва сунула палец змее в глотку, а вторая инициировала прерванный половой акт между двумя влюбленными морскими змеями. Не думаю, что человечество сильно пострадало, лишившись двух своих столь ценных представителей. Даже Сильвия заявила, что змея «симпатичная» (видимо, с ней точно случился солнечный удар). А потом начала разговаривать с птицами. «Фью, фью!» – пропела она. Да, пляж на Бутарирари располагает к подобным вещам.

Главный плюс Бутарирари заключался в том, что численность населения на атолле составляла всего три тысячи человек, в связи с чем на нем царила почти идеальная чистота. Риф был живой, а запахи, доносившиеся с него в отлив, были отнюдь не мерзкой вонью разлагающихся трупов, мусора и дерьма, отравлявшими наше существование на Тараве. Однажды утром мы вышли из гостиницы и пошли в сторону океана, искать пляж, где лишь хороший снорклинг нарушал бы роскошное многочасовое безделье. Мы двинулись в сторону Укианганг, деревни на западной оконечности Бутарирари. Дорога тянулась от лагуны к центру атолла, куда не добирались ветра. Часам к десяти жар солнца стал беспощадным. Проходя мимо хижин с этой стороны дороги, мы видели местных жителей, дремавших в тени. Они ждали, пока жара спадет, чтобы выйти из дома. Иногда слышались детские голоса, оповещавшие всех о том, что мимо прошли ай-матанги. Но в остальном нас окружала полная тишина.

Я понял, почему ай-кирибати считают жителей Бутарирари ленивыми. Относительно частые дожди сделали жизнь на острове довольно беспечной. В отличие от центральных и южных Гилбертовых островов, где осадков почти не бывает, зато засуха царит постоянно, Бутарирари может похвастаться настоящим сезоном дождей. Поэтому выживание здесь требует гораздо меньших усилий. На большинстве других атоллов, где окружающая среда – одна из самых жестоких в мире, растет лишь кокос. Но на Бутарирари мы проходили мимо деревьев, отяжелевших от плодов хлебного дерева, пандана, бананов и папайи. Были здесь и маленькие огороды. Фруктов росло так много, что они даже валялись на земле – на любом другом острове Кирибати такое расточительство посчитали бы немыслимым. Лагуна и океан кишели рыбой. Термин «благоприятные для выживания условия», используемый международными гуманитарными организациями, всегда казался мне оксюмороном, но применительно к Бутарирари, где деньги значили мало, он действительно был уместен.

Поравнявшись с полями таро на выходе из Укианганга, мы свернули с основной дороги и ступили на узкую лесную тропку, ведущую на полуостров, мыс которого смотрел на север. Территория казалась необитаемой, и мы бросили камни – защиту от собак. Небольшая прогулка в зарослях – и мы вышли к океану, который, казалось, был полон решимости доказать атоллу свое старшинство. Волны с грохотом разбивались о риф, а их непрерывный рев прорезал стрекочущий звук, похожий на близкую молнию или артиллерийский огонь. Риф тянулся всего футов на пятнадцать, после чего обрывался в глубину. Волны, высокие и мощные, как в океане, разбивались и неслись к скалистому берегу в хаосе белой пены. За самой границей рифа на волнах колыхались традиционные каноэ с рыбаками, вышедшими за добычей пропитания на ужин.