Брачный вопрос ребром

Разумеется, мне тут же захотелось увидеть, как сверстан мой материал. Хорошо ли подобраны иллюстрации, отчетливо ли видно имя автора и много ли текста вырезал главный редактор, фанатично экономящий печатную площадь и одновременно бюджет на гонорары сотрудников, получающих деньги пропорционально объему текста?

Конечно же, я остановила несвоевременный порыв отнять у Караваева его экземпляр журнала, но руки мои успели дернуться, и на пол посыпались какие-то бумаги.

– Ты вместе с коробкой прихватила со стола конверты, – запоздало проинформировал меня здравый смысл.

Конвертов было два – один большой, явно с документами, второй обычный почтовый. Большой конверт почти совпал по ширине с коробкой, образовав что-то вроде двойного дна, а маленький лежал на нем, пока не спикировал на пол кабинки лифта прямо под ноги Караваеву. А тот, как настоящий джентльмен, нагнулся и подобрал оброненные дамой бумаги.

– Сейчас прольется чья-то кровь! – взвизгнула моя паранойя.

Закон подлости явил себя во всей красе.

На конвертах в графе «Кому» было разборчиво и крупно выведено: «Люсе Суворовой».

– Ваше?

Джентльмен Караваев переменился в лице и резко сменил тон, заговорив как убежденный люсененавистник.

Я таких в своей жизни повидала, вот хотя бы Вадика взять в пример.

– Нет! Да! Не ваше дело!

Я вырвала из вражьих лап свои бумаги и нервно пнула двери лифта, побуждая их поскорее открыться.

Как бы не так! Лифт у нас неторопливый, прогулочный.

Караваев склонил голову к плечу, рассматривая меня с таким вниманием, словно я была загадочной картиной, а он – искусствоведом, определяющим, стоит ли пытаться реставрировать непонятное полотно или сразу пустить его на растопку.

– Я курьер, – сказала я, еще надеясь остаться неузнанной.

– Доставка пиццы и почты, я понял, – задумчиво кивнул Караваев.

– Это сарказм? – напряглась моя паранойя.

– Дзинь! – Лифт любезно сообщил, что мы прибыли на нижний этаж.

Я вырвалась в разъезжающиеся двери, как призовая лошадь на старте скачек, и преодолела десять метров до выхода из фойе с подобающей скоростью. При этом мне изрядно мешали кеды не по размеру и пристальный взгляд, который ощутимо сверлил мою спину. Не знаю, как под его нажимом не лопнули мои надувные камеры!

Воображение наскоро намалевало картину «Люся демонстрирует взрывной характер» (в центре композиции – компактный ядерный гриб, по холлу разлетаются клочья резины и белого льна), но мне было не до высокого искусства, я спешила скрыться с глаз Караваева.

Кажется, это мне удалось. Оглянувшись на крыльце, я не увидела позади преследователя, но для пущей надежности пробежала по улице еще метров пятьдесят и только потом сменила рысь на шаг.

Уффф… Заботливая Маня опасалась, не замерзну ли я в одной трикотажной майке поверх резинового уплотнителя. Куда там! Мне было жарко! Лицо вспотело, веснушки рисковали растаять и потечь.

Чистый носовой платочек с искусно вышитыми по батисту буковками ФИО Ба Зины я перед уходом из дома положила в сумку, точнее в авоську. Еще точнее – в стеклянную банку, которую закрыла пластиковой крышкой. Теперь, чтобы добраться до платка, нужно было куда-то поставить коробку с пиццей, залезть в авоську, снять крышку, протиснуть руку в банку…

– Целая эпопея! – фыркнул мой здравый смысл.

Я засопела. Рука в перчатке, браслетах и напульсниках с трудом пролезла в банку и там благополучно застряла.

– Вот так в Африке местные жители ловят обезьян, – невозмутимо просветил меня здравый смысл. – Закапывают в землю кувшин с узким горлом, а в кувшин кладут орех. Обезьянка сует лапку в кувшин, хватает добычу и не может вытащить наружу кулачок, а бросить орех ей жадность не позволяет.

Я поморщилась. С моими нынешними габаритами и мастью я походила не на обезьянку, а на разжиревшего орангутанга. А кому понравится быть толстым жадным орангутангом?

Я поставила банку на лавочку, зажала ее между коленками и кое-как высвободила руку из стеклянной западни, заодно оставив внутри банки перчатку и браслеты. Осторожно, чтобы не размазать в стиле французских импрессионистов театральный грим на лице, промокнула пот на лице и шее, сунула уже несвежий платочек в карман, зачем-то огляделась и, зацепив взглядом свое отражение в недалекой зеркальной витрине, вновь ощутила легкое головокружение от успехов дружественной гримерши. Была я такая вся стройная симпатичная Люся, а стала рыжая волосатая гора – помесь Маши и Медведя!

– Сядь на пенек, съешь пирожок! – в тему посоветовал здравый смысл, сердобольно намекнув, что причина моего головокружения – не отвращение к своей новой внешности, а обычный голод.

– И то дело, – согласилась я, опускаясь на лавочку.

Пицца в коробке уже остыла, но при этом не превратилась в подобие резиновой подошвы.

Хорошая все-таки продукция у «Горпиццы», не зря ее хвалят!