Брачный вопрос ребром

Я кивнула: все верно. Наиболее запомнившимися мне постулатами Ба Зины были категорические требования носить панамку летом и рейтузы с начесом зимой, а также запреты на растопыривание локтей за столом, громкий хохот повсюду, кроме цирка с клоунами, публичное употребление спиртных напитков, количеством и крепостью превышающих один бокал шампанского, и встречи тет-а-тет с кавалерами, не предъявившими заранее верительные грамоты непосредственно Ба Зине. Признаюсь, успешно отчитаться перед строгой бабушкой я могла бы разве что по пункту про локти. И то лишь потому, что за их выкат кренделем меня с полгода безжалостно шпынял Петрик, а он великий педагог, карающий отсутствие манер за столом беспощадным лишением сладкого.

Я подобрала локти, чинно отхлебнула чаек, без вульгарного звяка вернула кружку на блюдце и продолжила интригующее чтение.

«Итак, наказ мой чтить усопших предков ты не исполнила».

– Ба, да когда мне?! – возмутилась я. – Какие могилы предков, тут самой бы в ящик не сыграть!

«Моя дорогая девочка, я понимаю, как трудно тебе выживать в одиночестве».

– Ой, тру-у-удно! – всхлипнула я.

«Но поверь: если бы ты послушалась меня, тебе стало бы легче».

– Сомневаюсь, – сказала я честно.

«Сожалею, что переоценила твою сообразительность…»

– А с ней-то что не так?!

На сообразительность свою я лично никогда не жаловалась. Жаловались, помню, большие злые мальчишки в песочнице, с разбегу давившие мои куличики, пока я не слепила их с большими ржавыми гвоздями в середине.

«…Но оставить тебя, глупышку, на произвол судьбы выше моих сил».

– Ты уже оставила, Ба, – сердито шмыгнула я носом. – Может, ты как-то не в курсе, но ты умерла, и теперь я одна-одинешенька!

«Навести мою лучшую подругу, она всегда тебе симпатизировала и теперь непременно поможет добрым словом».

– Лучше бы рублем, – пробормотала я.

«Обнимаю тебя крепко, люблю, твоя Ба Зина».

– И я тебя, – сказала я задрожавшей в руках бумажке.

– Кгхм, кгхм! – нарочитым кашлем донеслось от входа. – Я извиняюсь, но у меня вопрос…

– Ну? – Я подняла глаза на Караваева.

– Ты, Люся, часом, не буйная? Нет ли у тебя какого-нибудь такого диагноза? А то весна – это, как известно, период обострения шизофрении, а от задушевных разговоров с самой собой один шаг до убийства ближнего своего… Ой!

Мишаня ловко поймал летевшую в него кружку, несколько обалдело взглянул на Чебурашку, туго обнимающего емкость ушами, изрек «О господи!» – и смылся прежде, чем я успела запустить в него блюдцем.

Летающая тарелочка беспрепятственно усвистела в открытый проем и на просторах двора звучно встретилась с кем-то, безотлагательно сопроводившим пароль «Бац!» отзывом «Ой!».

– Люся, ты что?! Будешь бить его по голове ежедневно?! – возмутился невидимый Караваев.

Я выглянула во двор и там обнаружила, что Эммануил встретил летающую тарелочку высоким челом, но при столкновении ничего не разбилось – ни голова, ни блюдце.

– Крепкая штука! – выудив из ландышей блюдце, похвалил то ли его, то ли голову Эммануила Караваев.

А я вдруг поняла, что в самом деле спячу, если не уберусь из этого сумасшедшего дома, и моментально приняла решение:

– Мне нужно в город по делам. Если хотите – оставайтесь тут, а не хотите – разбегайтесь.

– Куда? – скорбно вопросил беспамятный Эммануил, всплеснув руками.

Широкий взмах соответствовал размеру большого мира, на просторах которого где-то наверняка было место и для Эммануила, вот только он эту благословенную локацию запамятовал.

– Как? – Зеленомордый Караваев одной рукой потыкал в свою нарядную физию, а другой – в солнце, уверенно приближающееся к зениту.

Мол, белым днем да с зеленой-то мордой?!

– А горазда ты дрыхнуть, матушка! – спохватился мой здравый смысл, оценив не мимический этюд Караваева, а высоту дневного светила.

– Некогда мне с вами рассусоливать, у меня забот полон рот! – сообщила я своим незваным гостям и пошла собираться.

– Зубов полон рот? – с беспокойством вполголоса переспросил у Караваева Эммануил. – Я не понял, это угроза или намек?

Да у него не только с памятью проблемы, но и со слухом!

– В намеках я не разбираюсь, одно могу сказать точно: опасная женщина наша Люся, – с удовольствием резюмировал Караваев.

Мне не очень понравилось, что меня приватизируют подозрительные типы, но я смолчала, чтобы не затеять новую пикировку.

У меня действительно были другие заботы.

Первым делом нужно было вернуть подружке-гримерше фрагменты образа рыжей толстухи и забрать у нее свои вещички, пока их не загребли в театральную костюмерную – в шкаф с нарядами для актрис-травести.

Клоунский парик, велосипедные камеры, лосины в ассортименте, великанскую майку и набор браслетов за неимением другой ручной клади пришлось затолкать все в ту же красную авоську. Авоська распухла и покрылась буграми, отчего стала выглядеть даже более грозно, приобретя некоторое сходство с удавом, неторопливо переваривающим толпу проглоченных им зверушек. Хотя таких коротких удавов ярко-красного цвета в природе, разумеется, не бывает.

– Я назову тебя Каа, – милостиво сказала я авоське.