Брачный вопрос ребром

Он вернулся с шоколадным батончиком, который сунул мне в руку таким жестом, каким в боевиках умирающему, остающемуся прикрывать отход товарищей, дают последнюю гранату:

– Держи. Это был мой НЗ, но тебе явно нужнее.

– Ты, крутой взрослый мужик, снимаешь стресс сладким? – удивилась я, послушно разворачивая батончик.

Прискакавший Брэд Питт выразительным клацаньем зубов дал понять, что лично он не претендует ни на какую крутизну – полностью согласен на шоколадку. Я отломила ему кусочек и посмотрела в сторону домика.

В окне горел свет и показывали самодеятельный театр теней: две фигуры метались по комнате, собирая на поднос посуду и снедь. Я услышала свист закипающего чайника и поняла, что шоколадка была только неотложной помощью. Основной удар по моей болезни с поэтическим названием «шиза конкретная» только готовился.

Доводилось ли вам когда-нибудь чаевничать глубокой ночью в саду под старой яблоней, листья которой таинственно шуршат, а ветви кряхтят и потрескивают? Не в знойном июле, когда жить и дышать только и можно, что под открытым небом, а на границе апреля и мая, когда от земли еще тянет холодком, но уже густо пахнет молодой зеленью, и воздух такой свежий, как мохито со льдом?

Конечно, будь среди нас настоящий ценитель чайной церемонии, он сделал бы себе харакири консервным ножом, потому что никаких церемоний не было, а нож как раз был: его притащил Эмма вместе с банкой тушенки из бабулиных стратегических запасов. Кроме тушенки к чаю были элегантно поданы остатки суши, надкушенный кем-то треугольник пиццы, вишневое варенье непосредственно в трехлитровой банке и оригинальная авторская смесь под названием «ленивая сгущенка» – в глубокой кружке с Чебурашкой. Ее Караваев поставил четко передо мной, позиционировав как натуральное лекарство:

– Тут сахар, сухое молоко и капелька кипятка, никакой химии!

– Смешать, но не взбалтывать, – кротко согласилась я и попробовала. – Хм… А недурно!

– А ты думала! Доктор Караваев плохого не посоветует. – Самозваный эскулап тоже сел на лавку и витиевато выругался: – Тут же мокро!

– А ты думал! – хмыкнула я.

– Эмма, неси клеенку! И острый нож! И молоток с гвоздями! – покричал Караваев в сторону домика.

– Это зачем же вам, Михаил Андреевич, такой подозрительный набор предметов? – опасливо поинтересовался Эмма, выглянув в окно.

– Мне вот тоже интересно, – пробормотала я, на всякий случай отодвигаясь на край лавки.

– В смысле? – Караваев озадаченно почесал макушку. – А, вы подумали, что я все-таки буду убивать нашу Люсю? Ой, но не так же! Кто вообще это сейчас делает ножом?

– И правда – кто? – пробормотала я, вновь впадая в уныние.

– Хороший вопрос! – в лучшем виде подал себя мой здравый смысл. – Актуальнейший! Кто убил Антипова древним скифским акинаком?

– А я знаю?! – огрызнулась я вслух.

– Вот и мы, Люся, ничего не знаем и очень этим огорчены, – проникновенно сказал Караваев. – А давай ты нам все-все расскажешь?

– Все-все? – повторила я, нервно хохотнув. – Двум подозрительным малознакомым типам?!

– Ладно, не нам. – Караваев подхватил под пузо очень удивленного такой бесцеремонностью Брэда Питта и насильно усадил его на мокрую лавку. Заодно стер росу мохнатой собачьей попой. – Расскажи все ему!

– Брэду Питту?! Всегда мечтала! – я уже откровенно ржала.

– А почему нет? Он идеальный собеседник! – настаивал Караваев. – Никому ничего не передаст и в любых обстоятельствах будет хранить тебе собачью верность!

– А мы? – вякнул было Эмма.

– А мы ушли, нас тут уже нет! – Караваев проворно ретировался к домику, затолкал туда Эмму, вошел сам и демонстративно прикрыл за собой дверь.

– Свет погаси! – донесся до меня командный шепот.

Через секунду окно с бугрящимися в нем двумя головами потемнело, и теперь присутствие публики на галерке выдавало только заинтересованное сопение.

Я с сомнением посмотрела на пса.

Пес посмотрел на меня внимательно.

– Ладно, слушай, – решилась я.

И принялась рассказывать.

Утро началось с высокой поэзии.

– Пора, красавица, проснись! – театрально воззвал Караваев, которого я не видела, потому что он деликатно остался за пограничной занавеской, зато прекрасно слышала, потому что тряпочная шторка – это вам не фэнтезийный полог тишины.

– Открой сомкнуты… – Эмма, тоже незримый, радостно подхватил цитату, запнулся, явно запамятовав редкое слово (значит, не филолог), и после короткой паузы продолжил по-своему: – Чем-то взоры!

– Жевательной резинкой? – предположил мой здравый смысл, оценив мои же усилия по размыканию сомкнутого.

Я разлепила ресницы вручную и недовольно поинтересовалась:

– А что, собственно, за повод для раннего подъема? Только не говорите, что мороз и солнце, день чудесный!

– Мороза нет, – сговорчиво согласился Караваев. – Но есть горячие бублики из пекарни, капучино из кофейни и мед с пасеки.

– Пасека тоже была на маршруте водителя Кости? – не поверила я.

– Не вся пасека, а только ее филиал в магазине фермерских продуктов, – уточнил Караваев. – Короче, ты или давай уже вставай – или быстро решай, что тебе оставить: кофе, бублик или мед?