Я пожала плечами и вошла в подъезд. На полпути к восьмой квартире сообразила, что так и иду, баюкая на локте, как младенца, самоотделившийся от шкафа выдвижной ящичек, и аккуратно прислонила его к стене в углу лестничной площадки.
Ящик встал на временный прикол с нетипичным шорохом.
Я заглянула за него и увидела прилипшую к дну снаружи макулатурину. Потянула, дернула – и стала обладательницей помятой половинки школьной тетрадки. Когда-то ее разрезали поперек и использовали для записей, разобрать которые в полумраке не представлялось возможным.
– Видимо, тетрадка лежала в этом ящичке, а потом как-то из него вывалилась, – предположил мой здравый смысл.
– И прилипла. – Осторожно ковырнув и подозрительно понюхав окаменевшую темную массу на обложке, я поняла, что смычку ящика и тетрадки обеспечила конфета-ириска.
Тут руки мои снова проявили своеволие и зачем-то затолкали тетрадку в сумку. Я не стала выяснять – зачем, потому что сверху меня уже своеобразно аукало дитя:
– Эй, тетенька, которая пришла к мертвой бабушке, ты там еще живая?
Подавив порыв перекреститься, я ускорилась и поднялась в квартиру усопшей подруги моей покойной бабули.
Ираидина внучка ждала меня в дверях. Я сразу же протянула ей пару купюр:
– Вот, извиняюсь, что не успела…
– Лучше поздно, чем никогда. – Женщина проворно спрятала деньги в карман фартука.
– Я Люся, моя прабабушка Зинаида Евграфовна дружила с вашей бабушкой…
– А, помню, высокомерная такая старуха. – Таня демонстративно задрала нос, явно изображая мою Ба Зину. – Жива еще?
– Нет, увы, еще в прошлом году умерла.
– А наша только на прошлой неделе, вот, разгребаем завалы в ее норе.
– Она болела, наверное? – предположила я. – Чувствовала, что уходит, дела в порядок приводила?
– Да как бы не так! С чего вы взяли? Просто уснула и не проснулась, даже завещание оставить не позаботилась!
– Дело в том, что я от нее вчера письмо получила, – объяснила я. – Странное такое письмо…
– Письмо? – Рыжая нашла взглядом свое дитя и нахмурилась. – Женька! Тебе куда было велено бумажки нести? Я же сказала – все в мусорку!
– Мам, ну как – все в мусорку?! – всплеснуло лапками дитя с неясным в смысле половой принадлежности именем Женька. – Там же и письма были! Самые настоящие старинные письма, бумажные, в конвертах, с марками!
– Какая прелесть, – умиленно пробормотал мой здравый смысл. – Поколение, выросшее в интернете, очаровывается бумажными письмами!
– Я с тобой потом поговорю, – пообещала детенышу мать и снова повернулась ко мне. – А вам скажу: не знаю я, что там за письма! Бабуля у нас была странноватая, под конец совсем с головой не дружила, так что мы из ее бумажных развалов только документы выбрали, а все остальное выкинули без разбора.
– Понятно. – Я уяснила, что пора откланиваться. – Примите мои соболезнования по поводу смерти вашей бабушки и извините за беспокойство. Всего вам доброго!
– И вам того же, – Таня выглянула из двери, провожая меня взглядом.
Крикнула вслед:
– Вы заходите, если вдруг что!
– Если вдруг вспомните, что еще нам деньжат задолжали, – цинично хмыкнул мой здравый смысл.
А я ничего не сказала. Спустилась во двор, обнаружила, что единственный выход из него в данный момент перегорожен шкафом, вполне успешно сопротивляющимся попыткам увлечь его прочь с исторической родины, и присела на лавочку в ожидании завершения погрузочных работ.
Передо мной была символическая клумба с цветущими одуванчиками и прошлогодним сухостоем, в зарослях которого деловито шуршала давешняя кошка. За моей спиной сплошной стеной тянулись сараюшки, в советское время по умолчанию прилагавшиеся к квартирам в таких домах, как этот – некогда явно элитный. На облезлых дощатых дверях краснели крупно, в экспрессивном стиле, начертанные номера. Восьмая дверь была открыта, и за ней частично просматривалось помещение, заставленное и заваленное разнообразным барахлом. Очевидно, не все имущество покойной Ираиды Агафоновны отправилось на вывоз и на помойку, часть условного добра переместилась в сарайчик. Хотя, если судить по тому, в какие неопрятные кучи свалены вещи, они тут просто дожидаются приезда мусорной машины. Устроить такой некрасивый хламовник во дворе не позволил бы ни один дворник.
– Это еще что такое? Препятствуем работе полиции? – донеслось до меня с улицы произнесенное с ленивой укоризной.
Я привстала на лавочке и разглядела за забором патрульный автомобиль характерной раскраски – судя по урчанию мотора, он только что подъехал.
– Да мы ж это… Мать-перемать… Такой-сякой шкаф, чтоб его так и разэтак! – нестройно ответили на претензию грузчики.
– Пошевеливаемся, не загораживаем, освобождаем проход! – Мотор замолчал, решительно хлопнула автомобильная дверца.
– Что?! Полиция?! Почему, зачем, за кем? За Люсей?! – в один момент степным пожаром заполыхала моя паника.
Здравый смысл ни слова сказать не успел, ноги сами унесли меня в открытый сарайчик – прятаться.
– Дверь закрой! – взвизгнула паника.