Брачный вопрос ребром

Мы снова подергали за нее, теперь уже вдвоем, и в недрах земли что-то зашевелилось.

Вялым кротом на поверхность неохотно вылез небольшой ящичек.

– Он слишком маленький, там точно не предки! – обрадовался Эмма.

– А вот и нет, ты ошибся! – Я открыла металлический ящичек, бесцеремонно сбив с него маленький навесной замок танковым совочком. – Предки!

Сверху в ящичке лежала небольшая металлическая пластинка, запаянная в толстый целофан. Он помутнел, но сквозь него все равно был виден поясной фотопортрет красивой женщины в старомодном наряде. Уши, шея и затейливая прическа дамы были щедро декорированы ювелирными украшениями.

– На тебя похожа, – заметил Эмма.

– Тогда я, кажется, знаю, кто это, – сказала я. – В последние годы, когда я уже стала взрослой, Ба Зина иногда говорила, что я «вылитая матушка», я еще удивлялась, что она произносит это с нежностью. А она говорила не о моей матери, а о своей!

– Так это твоя прапрабабка? – Эмма вытащил из ящика пластинку с портретом, и стало видно, что под ним лежит резиновая грелка.

Я взяла и потрясла ее:

– Шуршит!

– Надеюсь, это не мощи прапрабабушки…

Я открыла грелку, перевернула и снова потрясла.

Из горлышка резинового сосуда высунулся бумажный кончик. Я потянула за него и вытащила узкий длинный сверток. Осторожно развернула вощеную бумагу – и нашим жадным взглядам открылся изрядно оплешивевший бархатный футляр.

– Не может быть! – севшим голосом просипел Эмма.

Я молча открыла футляр и зажмурилась от радужного блеска прозрачных камней.

На обед были макароны с тушенкой. Эмма уплетал за обе щеки и без устали нахваливал, мне даже стало неловко. Блюдо походной кухни не заслуживало избыточных комплиментов, но братец явно задался целью щедро нести в мою жизнь свет и радость во всех их проявлениях.

– Надо же, действительно хороший парень, – признал мой здравый смысл. – А ведь был момент, когда у меня возникло опасение, что он вернет тебе удар по голове с процентами, тиснет брюлики и вернется в лоно своего криминального семейства.

На самом деле в критический момент явления народу сокровищ братец повел себя очень достойно. Едва к нам обоим вернулся дар речи, а это случилось минуты через две после того, как я открыла футляр, он решительно заявил:

– Маме об этом знать не нужно, обойдется! Это твое наследство, твои фамильные бриллианты, и, судя по портрету твоей прапра, тебе они тоже будут очень к лицу.

– Ты же не думаешь, что я буду их носить? – фыркнула я.

А сама побежала в домик – к зеркалу: цеплять на себя сверкающие каменья.

Они довольно странно смотрелись на всклокоченной девице, щедро измазанной свежей зеленью и землей, но Эмма все равно сказал:

– Обалдеть как красиво!

И я подумала, что брат – это, пожалуй, недурное приобретение.

Не бриллиант, конечно, но тоже очень ничего.

Потом я красиво разложила украшения на дощатом столе в кружевной тени дерева и сделала несколько фотоснимков.

Потом мы обсудили серьезный вопрос: где и как хранить мои фамильные драгоценности? В суровом мире, наводненном активным жульем всех возможных мастей и калибров, именьице не представлялось жилищем, подходящим под определение «мой дом – моя крепость».

– Абонирую ячейку в банке, – решила я. – Пока на один месяц, а там видно будет.

И сразу после обеда я отправилась в банк, оставив Эмму приводить в порядок разворошенную «могилу предков». А то после извлечения из нее клада могила стала похожа на гигантскую кротовью нору и, на взгляд человека с фантазией и большим опытом просмотра фильмов про зомби, выглядела откровенно пугающе.

Перед уходом пришлось еще решить вопрос с ручной кладью. Просто вечный какой-то для меня вопрос!

Я бы взяла верную кумачовую авоську, традиционно дополнив ее трехлитровой банкой, но мой здравый смысл сказал, что нести брилланты в банк в банке – это здорово смахивает на идиотизм. Пришлось взять компьютерную сумку, унаследованную за безвременно покинувшим меня Караваевым и забытую вчера ее похитителями. Я, конечно, помнила, что где-то в этой сумке спрятан «жучок», позволяющий отслеживать мои перемещения в пространстве, но у меня не было возражений против того, чтобы Караваев узнал, что я нахожусь в солидном банке. А не в глубочайшем унынии, как некоторые могли бы подумать.

Бесценный Эмма приволок мне из сарая винтажную стеклянную бутылку из-под молока или кефира – ее содержимое, естественно, не сохранилось, да это не имело значения. Длинный, явно предназначавшийся всего лишь для браслета, футляр, в котором в тесноте, да не в обиде поместились ожерелье, серьги и кольцо, без серьезного сопротивления протиснулся в горлышко бутылки и прекрасно поместился внутри.

– Теперь, если какой-нибудь ушлый воришка заинтересуется содержимым моей сумки, он нащупает всего лишь малоценную стеклотару, – объяснила я свои резоны братцу.

– Но теперь, чтобы вытащить футляр, тебе придется разбить бутылку, – отметил мое упущение Эмма. – А в банке это может сойти за дебош.

Я попыталась вытряхнуть футляр из сосуда, но братец оказался прав.