Брачный вопрос ребром

– Я к Валаамову, – сообщила я метрдотелю, в последний момент проглотив слово «ослу». – К Модесту Игоревичу.

Метр смерил меня надменным взглядом и, явно неправильно оценив мой румянец и тяжелое дыхание, красиво вздымающее грудь, усмехнулся с пониманием и презрением одновременно:

– Вторая кабинка, для лучшей звукоизоляции, пожалуйста, задерните шторку на двери изнутри.

– Он принял тебя за продажную женщину, – информировал меня мой здравый смысл.

– Какая прелесть! – восхитился мой авантюризм. – Может, вернемся и плюнем ему в морду?

– Нет, Люся сама виновата, – вздохнула совесть. – Говорила нам прабабушка не ходить по ресторанам с мужчинами…

– Всем молчать, мой выход! – скомандовала я и постучалась в дверь с мозаичным Кецалькоатлем, затейливо изогнувшимся в форме цифры «два». – Можно? Добрый день!

– Заходи и закрой дверь.

Я вошла в маленькую комнатку, щедро декорированную пестрыми ковриками, деревянными масками, затейливой резьбой и сусальным золотом, отметив, что человек за столиком с интерьером не гармонирует. И с моим представлением о старичках тоже: на глаз я ему дала бы лет сорок, не больше.

– Ну, знаешь, если рано начать половую жизнь, то стать дедом можно и в тридцать, – ворчливым голосом с интонациями Ба Зины заметил мой здравый смысл.

– Садись, – велел сорокалетний дед в двубортном костюме, сидящем на нем без изящества: дедуля оказался крупноват. – Пей!

– Спасибо, не надо…

– Я сказал – пей! За пустым столом не разговаривают! Пей, это не алкоголь, а мексиканский напиток из риса, называется хорчата. Звучит странно, но на вкус ничего так. Давай-давай, схарчи хорчату! – Валаамов басовито засмеялся.

Я пригубила нечто, с виду похожее на разведенное молоко. А и правда ничего так, освежающий сладковатый вкус!

– Пей до дна, пей до дна! – захлопал в ладоши придурковатый дед.

– Да вылакай ты уже эту бурду, а то он не отстанет! – рассердился мой здравый смысл.

Я послушно выпила рисовое молочко, поставила стакан на стол и потянулась за салфеткой, чтобы стереть предположительно образовавшиеся белые усы, но отчего-то промахнулась мимо салфетницы да еще и покачнулась на стуле.

– Все, берем ее, – поднимаясь из-за стола, скомандовал Валаамов.

Из-за домотканых ковриков на стенах выступили две фигуры… Или одна?

– У меня в глазах двоится, – пожаловалась я, не помогая, но и не мешая неопределенному количеству лиц транспортировать меня к темной нише, оказавшейся входом в маленькую спальню с большой кроватью и одной сплошь зеркальной стеной.

– А прабабушка ведь предупреждала! – тоненьким голосом на задворках сознания бессильно взвыл мой здравый смысл, но я не успела как следует испугаться.

Одна из зеркальных панелей сдвинулась, открывая еще одну потайную комнатку. Из мебели в ней были только мягкие кресла, расставленные вдоль прозрачного стекла, как перед театральной сценой.

– Это для тех, кто любит смотреть, – пояснил мой неубиваемый авантюризм.

А меня уже вели дальше – в узкий коридор, к заднему выходу, в укромный дворик, к ожидающей там машине.

– То есть не всем приходится карабкаться по лестнице? Некоторые просто подъезжают к специальному входу на машине? – возмутился вскрывшимся социальным неравенством мой здравый смысл.

– Ты лучше скажи, что мне делать, – попросила я его, с трудом ворочая языком.

– Молчать и не рыпаться, – со смешком посоветовал кто-то мне в ухо.

Рыпаться-то хотелось, но никак не моглось.

Глаза сами закрылись, сознание прощально посигналило и мягко отъехало.

– Комод, ты сколько порошка в пойло вбухал? На себя готовил, что ли?

Дзынь. Я включилась.

– Пойло – напиток, вбухал – положил, порошок – какое-то снадобье, Комод – явно кличка, – тихо затарахтел рассудительный голос у меня в голове. – Люся, это какие-то уголовники.

– Просыпаемся, просыпаемся! – Меня похлопали по щекам, и я дернулась, отстранясь от неласковых рук. – Доброе утро, красавица!

– Что, правда утро? – невольно удивилась я.

– А не все ли тебе равно?

Мне это очень не понравилось. Даже больше, чем люмпенская речь и бодрящие пощечины.

– Кому все равно? Покойникам, – охотно развил тему мой здравый смысл. – Люся, есть основания подозревать, что тебя планируют прикончить.

– Опять? – Я решила, что снова буду сопротивляться, и для начала оценила свое физическое состояние и положение в пространстве.

Итак, я сижу на довольно жестком стуле с подлокотниками. У меня ничего не болит, руки-ноги шевелятся, но ограниченно, поскольку привязаны к этому самому стулу.

Сижу, значит, я и гляжу на нагло лыбящуюся физиономию.

– Что – опять? – переспросила физиономия, совершив типичную ошибку, то есть решив, что это я с ней разговариваю.

– Опять я ошиблась в мужчине, – ответила я. – Вы не Валаамов.

– Не-а.

– А кто? И что вам от меня нужно?

– Борян, отойди! – властно распорядился новый голос.

Мой шкафообразный собеседник сдвинулся в сторону, и я увидела благообразного седовласого джентльмена в идеальном домашнем наряде голливудского миллионера: светлые брюки, белая рубашка, голубой кашемировый джемпер, мокасины из нежной кремовой замши.