Brainstorm (СИ)

Дженсен падает на колени – падает в эту чёрную застывшую кровь, и глаза его заволакивает беспредельное, страшное безумие; он кричит, он просит Коула простить его, не уходить, не оставлять его одного, отталкивает руки Кинни, плачет и всё время гладит умирающего по лицу, оставляя кровавые полосы, как в фильме про коммандос. А когда Коул умирает, так и не сказав ни слова, Кинни пытается увести Дженсена, но тот не поддаётся – он как камень, как чёртов камень: застывший, холодный, безразличный – стоит на коленях в солнечном луче, залитый кровью Коула, и, кажется, совсем не дышит…

- Мы вызвали полицию. Они приехали довольно быстро, забрали нас в участок. Меня отпустили почти сразу, а Дженсена продержали до утра. Я дождался его в машине, он вышел и сразу попросил отвезти его домой. Я остался с ним на ночь. Просто сидел рядом и слушал, как его выворачивает от боли. Его не били, но словами, знаешь ли, тоже можно отделать ещё как…

- Дальше, - проговорил я.

- А на вторую ночь он сбежал. До этого он на одной ноте часа три спрашивал меня, почему Коул перед уходом из дома сказал, чтобы он, Дженсен, «делал что хочет»… Почему Коул его не дождался. Почему Коул так с ним поступил.

«Брайан… он сказал, что поступит, как должен поступить, уедет и разберётся, что это его жизнь, и в ней должно быть место чему-то кроме меня, а мне… мне он сказал: «Делай с этим что хочешь». Почему он так сказал, Брайан? Почему? Почему? Почему?»

- Когда я проснулся и понял, что Эклза нет, я сразу просёк, куда он поехал. Выскочил и буквально в чём был рванул на улицу, чудом поймал попутку… Но снова, блядь, опоздал.

Он взлетает наверх, в пустой разгромленный цех, залитый утренним солнцем, облачка пара у губ – сентябрь, первая осенняя прохлада… Сердце в ледяных когтях. На полу – тёмные пятна в меловом обводе в форме человеческого тела. Он, дрожа, озирается и зовёт Дженсена, но тот не откликается. И голос теряется в пустоте под крышей, разлетается на мелкие осколки, болезненным эхом врезается в уши… Где ты? Где ты, блядь, щенок зеленоглазый, чокнутый на всю голову, ГДЕ ТЫ?!

- Я словно что-то почуял, - голос Кинни был удивительно спокоен, словно мёртв. – Взбежал по лестнице на самый верх, вышел на крышу… Снова позвал его. Костерил его на все лады от страха и думал, только бы всё было хорошо. И я больше никогда его не отпущу. Никогда в жизни.

Двор кажется замусоренным солнечным пятном с высоты пяти этажей, а фигурка Дженсена – крохотной скорченной куклой в ослепительно белой пустоте. Пока Кинни летит вниз, перепрыгивая через ступеньки и рискуя свернуть себе шею, он всё время думает, что пока не видно крови, пока не видно чёртовой крови, всё должно быть в порядке, ведь правда, ведь правда же?!

- Дженсен был жив, но в коме – почти не дышал. Я вызвал скорую, его увезли в больницу. Я дежурил там днём и ночью, пока мне не сказали, что он выживет, но, скорее всего, от сильного удара головой помнить не будет ни хрена. Я позвонил его матери. Она приехала на следующий день, и я свалил в Нью-Йорк, меня грозили уволить за то, что я укатил в самоволку... Мне позвонили из клиники, когда Дженсена выписали, почти полгода спустя. По-моему, когда стало ясно, что Эклз ни черта не помнит, ему сказали, что он попал в аварию, что-то такое… И мать увезла его домой, в Даллас.

Кинни закрыл глаза. Его лицо было бледным, голос дрожал.