Некоторые видят в этом особенность менталитета советского человека, но я на собственном опыте убедился в обратном. Ни мои родители, ни друзья, ни знакомые ничего ни у кого не воровали. Когда же я работал программистом в большой американской компании, то мои сотрудники — в большинстве своем чистокровные, между прочим, воспы [2] , — наоборот, тащили со службы домой бумагу, ручки, карандаши, дыроколы, скоросшиватели, блокноты, фломастеры — то есть всё, что только можно было вынести незаметно и без риска быть уволенным с позором. И все это, заметьте, были программисты — с довольно высокими по обычным меркам зарплатами.
Конечно, воровать в магазине или у знакомых решится не каждый (хотя есть и клептоманы, которые просто не могут справиться со своей самой настоящей болезнью), но если речь идет не о грошовой шариковой ручке и не о завалившейся за стол десятке, а о чём-то более серьезном?
Не будем далеко ходить за примерами. Не будем брать людей, которых на воровство толкает нужда, или тех, кто ничего не ворует исключительно из страха быть пойманным. Забудем на минуту об уголовниках, для которых это ремесло. Вспомним только руководство «Энрона» — людей уже не с программистскими, а с многомиллионными окладами, которые украли миллиарды. Они полностью разворовали пенсионный фонд своих сотрудников, ограбили вкладчиков, доверчиво покупавших акции их компании, на сотни миллионов недоплатили налоги государству.
И это далеко не единичный случай. Откройте любую американскую газету, и вы обязательно прочтёте там о взятках, растратах, аферах, махинациях, которыми занимаются не бандиты какиенибудь, а вполне законопослушные на первый взгляд американские граждане. Врачи, военные, полицейские, государственные служащие, владельцы самых разнообразных бизнесов. К тому же история «Энрона» получила столь громкую огласку только из-за запредельного уже масштаба хищений, а сколько ворюг и воришек помельче вообще не попадаются никогда?
Поэтому мне так грустно становится, когда я слышу, что «все русские — воры, обманщики и мошенники». Я, например, ни одного русского вора в жизни своей пе встречал, хотя, с другой стороны, я и сам вор, потому что украл у Ольги Карловны конфетку, а потом, когда мне было уже лет двадцать и я работал сторожем в типографии АПН, из страха ни разу не остановил здоровенных бугаев, проносивших через проходную огромные рулоны бумаги.
И даже если есть люди, никогда не укравшие ничего сознательно, неужели они ни разу не забыли вернуть взятую на пару недель книгу или одолженную до получки трёшку? Неужели не было такого случая, чтобы они позавидовали кому-нибудь? Не пожелали в мыслях, мечтах и фантазиях чего-то, что им не принадлежит? Может быть, такие люди и есть на свете, но не знаю, как вы, а я лично им ужасно завидую. То есть уже мысленно краду у них их добродетели.
— Кто? — тоже шепотом спрашиваю я у Аллы. — Кто угнал ваш «Мерседес»?
— Пуэрториканец этот, который в соседнем доме живет. Супера сынок. Полный подонок.
— А вы в полицию сообщили об этом?
— Конечно, сообщила. Дружок твой Петрович не давал мне звонить, телефон из рук вырывал. Так я с улицы позвонила. Из автомата.
— И что они сказали?
— Чтo сказали… Ищут пожарные, ищет полиция…
…Мы сидим с Петровичем на бордвоке [3] и смотрим на тёмно-красный закат. В Нью-Йорке наступило лето, и скоро начнётся такая жара, что даже вечером выходить на раскаленную улицу без особой на то причины не захочется. Судя по зловещему цвету постепенно скрывающегося за линией горизонта солнца, больше таких прохладных дней у нас может не быть аж до октября.
Мы наслаждаемся прохладой и обсуждаем текущие события — разгул футбольных фанатов в Москве (Петpoвич считает, что народ просто довели до ручки), назревающую атомную войну между Индией и Пакистаном (Петрович уверен, что её не будет), отсутствие хороших программ по «НТВ Интернэшнл» (тут мы с ним полностью солидарны). Про «Мерседес» мы не вспоминаем. Как будто и не было его никогда. Я знаю, что его так и не нашли, но самому заводить разговор на эту тему мне как-то неловко. Зачем, думаю я, сыпать человеку соль на рану?
— Мою бабушку, Царствие ей Небесное, однажды обокрали, — вдруг, совершенно не к месту, говорит Петрович. — Всё из дома вынесли, что хоть малейшую ценность представляло. А она в деревне жила, там каждая вещь каторжным трудом доставалась.
— Поймали их? — с деланным равнодушием спрашиваю я.
— Нет, не поймали, — отвечает Петрович. — Ho бабушка долго потом мне говорила, что если у тебя стащили что-нибудь, а ты нисколько об этом не жалеешь — совсем нисколько, ни капельки, — то считай, что вор часть твоих грехов у тебя украл и на себя взял. Бабушка моя верующая была. Не то что я. Правда, теперь у всех застраховано всё, так что этот закон, наверное, и не работает больше.
Я смотрю на последние лучи багрового, почти пунцового от неумолимо надвигающейся летней жары солнца и думаю о том, что «Мишка косолапый» всё-таки гораздо вкуснее «Белочки».
АПОЛЛОН ПО ИМЕНИ ЭДИК
— Он на Аполлона похож, — говорит Алёна и закуривает новую сигарету.