Брайтон-Бич опера

Женщина действительно повеселела, почесала мне шейку, а потом подиялась, подошла к продавщице и о чем-то некоторое время с ней разговаривала. Потом она поспешно вышла из магазина, даже не попрощавшись со мной, что я счел проявлением некоторой невоспитанности. Впрочем, меня это нисколько не расстроило. Надо сказать, что у меня от рождения очень философский склад ума, причём из-за моей чёрно-белой расцветки я склонен к некоторому дуализму в духе китайской диады инь и ян. Мир я воспринимаю как арену борьбы двух начал — темного и светлого, хотя сам я по характеру скорее созерцатель. Люблю наблюдать за окружающими и делать свои выводы, делиться которыми с кем бы то ни было вовсе не считаю нужным. Так что я сразу же забыл о небольшом инциденте со светловолосой женщиной и преспокойно уснул. Сон — вообще моё самое любимое занятие на свете. Естественно, не считая философии.

Проснулся я от того, что дверцу клетки открыли, и продавщица начала за передние лапы вытягивать меня наружу. Не могу сказать, чтобы это привело меня в восторг, но я уже тогда знал, что самое выгодное — это создавать у людей такое ощущение, как будто они гораздо сильнее, чем мы, и могут делать с нами всё, что захотят. Вреда от этого никакого, а польза может быть огромная. Например, от сознания собственного всемогущества человек способен даже расщедриться на кусочек чего-нибудь вкусного.

Когда меня вытащили из клетки, я увидел, что женщина с льняными волосами стоит посреди магазина и смотрит на меня с нескрываемым восторгом. Это было приятно, но я решил, что благоразумнее сделать вид, как будто мне всё совершенно безразлично. Женщина непонятно за что поблагодарила продавщицу, посадила меня в какую-то картонную коробку и вынесла на улицу. Там светило яркое солнце и пахло мириадами незнакомых мне вещей, растений и существ. Это волновало воображение, но я сдержался, потому что для настоящего философа эмпирический мир не так уж и важен. Настоящий мыслитель, каковым я являюсь, должен быть в состоянии познавать всё исключительно силой своего интеллекта. Опыт как таковой ему нe нужен, потому что философ должен уметь заранее прогпозировать последствия любых событий на основе логических выкладок. Учиться на собственных ошибках — это удел тех, кто не способеи к абстрактному мышлению. Не спорю, мне интересно было побегать по улице и посмотреть как там и что, но разве это могло бы изменить мое общее представление о мироздании? Конечно, нет. Вот поэтому я и сидел смирно в коробке до тех пор, пока мы не пришли в какое-то помещение.

Там, прямо в коридоре, нас встретил неопрятно одетый мужчина, среднего роста, с всклокоченной рыжей бородой, блестящей лысиной и длинной косичкой из редких волос, за которую мне его сразу захотелось дернуть. По его большому животу я догадался, что кормят в этом месте неплохо, а всё остальное мне в общем-то безразлично. Кроме философии, конечно. Мужчина посмотрел на меня с испугом, а потом его бесформенное лицо расплылось в улыбке. Это меня нисколько не удивило. Я знаю, что люди часто так улыбаются, когда смотрят на меня, потому что я очень хорошенький и вызываю у них чувство умиления. Как и всякого настоящего философа, меня мало волнует, какое впечатление я произвожу на окружающих, поэтому в ответ на улыбку мужчины я только зевнул, a принесшая меня из магазина женщина сказала:

— Ну как тебе, Лёш? Нравится?

— Да, — ответил тот, кого, как я вычислил дедуктивным картезианским методом, звали Лёша. Голос у него оказался столь же мало приятный, как и он сам, — высокий, писклявый и противный. — Надо его в ванную запереть. А то как бы он не нагадил здесь где-нибудь.

В тот момент я ещё не знал, что такое ванная, но всё равно понял, что ничего хорошего мне эта перспектива не сулит, и попытался выбраться из коробки. Сделать мне этого не удалось, но я не расстроился, потому что, с точки зрения убежденного созерцателя, сидеть в ванной или в коробке — абсолютно безразлично. Истинному мудрепу мир раскрывает свои тайны всегда и повсюду.

Оказавшись в ванной, я всё-таки обследовал её всю и обнаружил, что в ней немало интересного. Самым увлекательным местом в ней оказался довольно внушительных размеров трон, на который можно было запрыгивать. Пользуясь тем, что я был там один и никто, следовательно, не мог заподозрить меня в инфантильности, я несколько раз забрался на этот трон и спрыгнул обратно на пол, а заслышав шаги за дверью, невозмутимо улегся на нем и стал ждать, что будет дальше.

Дверь приоткрылась, и я увидел Лёшу, который сказал:

— Тань, посмотри, где он лежит. Он что, туалетом пользоваться умеет?

Так я узнал, что белокурую женщину зовут Таня.

Тут же появилась и она сама, держа в руках какую-то плошку, в которой была налита неизвестная мне белая жидкость.

— Котик, хочешь молочка? — сказала она и сунула плошку прямо мне в лицо.