Брайтон-Бич опера

— Ваши оправдания сейчас не имеют значения, — говорит нe теряющий присутствия духа Володя. — Что можно сделать — вот вопрос.

— Мы уже сделали бронхоскопию, — говорит Вулфовиц, — взятые кусочки ткани отправлены на биопсию и гистологическое исследование. Также мы провели смывы с поверхности бронхов для последующего цитологического анализа. Также проведена компьютерная томография. Ультразвуковое обследование печени и органов брюшной полости показало, что метастазов пока что нет.

— Слова, слова, слова, — говорит Алик.

— Простите, а вы кем приходитесь пациентке? — спрашивает доктор Вулфовиц.

— Не уходите от ответа, пожалуйста, — просит Марина. — Это всё наши друзья.

— Я не могу сказать ничего определённого до тех пор, пока нс получу результатов гистологического исследования, — говорит Вулфовиц, грозно оглядывая Марину поверх своих устрашающих очков в металлической оправе. — Если у вашей мамы так называемый мелкоклеточный рак, то не исключено, что можно будет обойтись химиотеранией. В протнвном случае лобэктомия практически неизбежна.

— Это ещё что такое? — спрашиваст Володя.

— Это удаление пораженной опухолью части легкого. Если же уже поражены лимфатические узлы, то может понадобиться и полная резекция в сочетании с лучевой или химиотерапней. Bee это выяснится в ближайшие дни и в значительной степени будет зависеть ес и от того, что именно покрывает ваша страховка.

— Я не позволю вам меня резать, — вдруг раздается голос Розалии Францевны.

Мы все оборачивасмся в её сторону и видим, что она стоит на пороге своей палаты, прислонившись к дверному косяку. Маленькая, сгорбленная, даже ещё более высохшая, чем несколько дней тому назад, когда я видел её в последний раз. Она опирается на высокий штатив, к которому прикреплены несколько капельниц. Если бы не это, то она, одетая в какое-то подобие балахона, была бы окончательно похожа на привидение.

— Делайте что хотите, но резать себя я вам не дам, — опять говорит Розалия Францевна, и в этот момент силы, наверное, оставляют ее, так как, закрыв глаза, она начинает медленно сползать вниз по стене.

Даша с криком «Бабушка!» бросается к ней. Марина подхватывает её с другой стороны. Со всех сторон набегают неизвестно откуда взявшиеся медсёстры, ещё какие-то люди, и Розалию Францевну уносят в палату.

Обратно домой нас опять отвозит Алик, и Татьяна громко, как бы специально для того, чтобы он не пропустил, говорит:

— Обратите внимание, что Эдуарда там не было.

— Ну и что? — говорит Алик. — Милы тоже не было, хотя она и собиралась, но с Сашкой осталась уроки делать. И вообще, правильный диагноз ведь именно он поставил, а эти убийцы в зелёных халатах только потом на рентгене опухоль увидели.

Последующие несколько дней проходят очень напряженно. Даже я настолько включаюсь в судьбу несчастной Розалии Францевны, что не могу за целый день перевести ни одной страницы. Телефон звонит практически непрестанно, а так как Татьяна с утра на работе, то разговаривать со всеми приходится именно мне. Особенно часто звонит Володя. Поскольку предоставленная благотворительным обществом сиделка ему не понравилась, он сразу же заявил, что оставлять её одну с Розалией Францевной ни в коем случае нельзя, и взял на себя добровольные дежурства. От меня же теперь требуется следить за тем, как себя ведут его акции — вот он и звонит мне буквально каждые полчаса для получения полного отчета.

— «Вертекс» поднялся ещё на два доллара, — говорю я. — «UComm» пробил тридцатку — это его исторический потолок, и теперь специалисты говорят, что пределов его росту нет. «Биодемия» тоже прёт наверх, как из пушки. Слушай, как ты думаешь, каким образом он это всё угадал?

— Он не угадал, — говорит Володя, — он увидел. Но это не важно. Знаешь, я уже точно решил, десять процентов от всего, что я на этом заработаю, я на собор отдам. Тот, куда вы с Татьяной ходите. Там ведь ремонт сейчас, так что им деньги, наверное, очень нужны.

— Ещё как нужны, — говорю я. — Это очень благородно с твоей стороны. А Розалия Францевна как?

— Плохо, — говорит Володя. — Температура высокая. Бредит опять. А если приходит в себя, то говорит только о том, чтобы не давали её резать.

— Но ведь она умрёт так, — говорю я.

— Эдуард говорит, что не умрет, — говорит Володя. — Он почти каждый день приходит, всего стольник за визит берёт — вместо обычных двух. Говорит, что сигхартия должна помочь, а операция не нужна. Опухоль-то мелкоклеточная оказалась. Вулфовиц всё равно резать хочет. Уверяет, что одной химиотерапией, которую они уже начали, не обойтись. Ну, да мы ведь знаем, сколько им страховка за каждую операцию платит — вот они и шебуршатся. Кушать-то, поди, всем хочется.

— Это уж точно, — говорю я.

— Ну ладно, я пойду, — говорит Володя. — Кажется, она проснется сейчас. Может, понадобится что-нибудь. Ты уж там не отвлекайся от стоков моих. Ты же знаешь, если получится, я вас всех миллионерами сделаю.

Я ни на секунду не сомневаюсь, что именно так всё и будет, и когда Володя, как всегда не прощаясь, вешает трубку, опять утыкаюсь в компьютерный экран.

Вечером к нам приходит Даша.