Брайтон-Бич опера

Мы стоим возле музея «Метрополитен», и я упорно думаю, что ещё можно предложить моим подопечным в качестве развлечения. Ничего толкового в голову не приходит, и это постепенно начинает меня раздражать и даже злить.

Вдруг я замечаю спускающуюся по ступеням Дашу Зарецкую и вспоминаю, что у неё здесь практика. Как будущий искусствовед она в летние месяцы в «Метрополитенe» добровольцем работает. Меня Даша, кажется, не видит, хотя идёт прямо нa нас. Вид у неё, как всегда, несколько отсутствующий или, может быть, просто погружённый то ли в себя, то ли в ту музыку, которая играет в её плеере. Интересно, что такая красивая девушка все время слушает?

— Ещё есть замок средневековый. «Клойстерз» называется, — говорю я Диме. — Его из Франции по камешку привезли и здесь восстановили. Можем туда сходить. В нём и музей тоже есть. С гобеленами французскими. Это далековато, правда, — в Вашингтон-Хайтс, но всё равно можно съездить. А вечером пойдем смотреть, как Таймс-сквер и Бродвей рекламой освещены. Вы такого никогда в жизни не видели. Очень красиво.

Даша буквально натыкается на нашу группу.

— Ой, дядя Лёша! — говорит она, снимая наушники. — Вы откуда здесь? Вы же по музеям не ходите.

— Вот родственникам Нью-Йорк показываю, — говорю я и начинаю всех их между собой знакомить.

— Если в Нью-Йорке есть такие красивые девушки, то мне он ещё больше нравится, — говорит Дима, и тут я замечаю, что Игоря рядом с нами больше нет, хотя, в какой момент он успел исчезнуть, я так и не понимаю.

«Показалось, — шепчет про себя Даша, стоя на самом краю платформы метро. — Показалось. Конечно, показалось. Не может его здесь быть. Ни при каких условиях не может. Показалось».

В тоннеле уже начинает греметь приближающийся поезд. Вскоре на рельсах появляется слабый отблеск его фар. Шум нарастает. Свет становится все ярче. Рельсы манят, как магнит. Один шаг. Всего один только шаг, и все проблемы решены. Раз и навсегда. Больше ничего этого не будет. Ни тоски этой непонятно отчего, ни холода в сердце, ни фантазий дурацких, ни мыслей, скачущих в бесконечной чехарде неизвестно зачем и куда.

Всего один только шаг вперед, и всё будет ясно, просто и понятно. Раз и навсегда.

— Гнилое это место, поганое, — говорит Давид. — Где угодно лучше работать, только не там. Уж можешь мне поверить, я три года в этом гадюшнике отбарабанил, а теперь хасидов в Манхэттен вожу — и это намного лучше и приятнее. Давид Рипштейн — старинный Илюшин знакомый, вместе с которым они когда-то «Эхо столицы» создавали. Он приехал в Нью-Йорк лет пять тому назад и довольно быстро устроился редактором в газету «Честное русское слово», куда теперь и Илья намеревается обратиться. Все дело в том, что вчера мы со всей его семьей ходили в НАЙАНу [6], где ведущий, встретив нас с очаровательной улыбкой, быстро и доходчиво объяснил, какая помощь оказывается вновь прибывшим. Курсы английского языка, фудстемпы [7], пособие, даже «медикейд» [8] бесплатный. И это всё сразу, прямо через несколько дней после приезда.

Но Илья, подумав несколько секунд и, видимо, сопоставив услышанные цифры с ценами в магазинах, платой за квартиру, которую мы им сняли, стоимостью проезда в метро и прочими необходимыми расходами, спросил:

— А на что же я буду жить?

— This is a very good question, — опять широко и на удивление дружелюбно улыбнулся ведущий, нa загорелом лицс которого моментально отразились сострадание и понимание всей сложности ситуации.

— Это очень хороший вопрос, — мгновенно перевёл я. Илья не нуждается в переводчике, и я с ним пошёл скорее за компанию, чтобы он не робел в присутственном месте, но у меня уже автоматизм такой — всё на свете с одного языка на другой переводить.

В общем вышли мы из НАЙАНы обескураженные. Было совершенно понятно, что Илье надо срочно искать работу, — вот он и вспомнил про Давида. Так что теперь мы все сидим в Илюшиной квартире и едим на скорую руку пожаренные Татьяной котлетки, запивая их кошерным вином фирмы «Манишевиц», несколько бутылок которого принёс с собой Давид. И откуда только они у него в таких количествах берутся? На работе бесплатно выдают, что ли? Давид вообще оказался на редкость симпатичным человеком. Поначалу, правда, смущался немного, но после третьего тоста разошёлся. А может. тема его задела.

— Да ведь это старейшая газета эмиграции, — говорит Илья. — Солидное учреждение.

— Брось, — говорит Давид. — Что там солидного? Они полвека на четырёх полосах выходили, причем две из них занимали похоронные объявления.

— Это разве могло окупаться? — говорит Илья.