Брайтон-Бич опера

Я начинаю снова перелистывать книгу, пока не натыкаюсь на одно место, за которое, как мне кажется, можно будет зацепиться. «Россия — это женщина, — пишет Кен уже ближе к концу своего трактата. — Красивая, капризная, страстная. То есть, в отличие от западных феминисток, настоящая. И, как всякая настоящая женщина, она нуждается в настоящем мужчине, который возьмет её силой и с которым она поэтому будет по-настоящему счастлива. Только такого мужчину — самца, воина, победителя — она будет любить и только ему она будет верна до гроба. А без него она обречена на вечные метания и шараханья из одной крайности в другую. На вечную неудовлетворенность и собой, и всем окружающим миром. Теперь представьте, что у этой женщины в руках не кухонная скалка, а баллистическая ракета с разделяющейся боеголовкой, и вы поймёте, как и на какой основе должны строиться ваши с ней взаимоотношения».

Сильно написано. Молодец Кен. Мне нечего ему возразить. Хочется придумать какой-нибудь контраргумент, столь же веский и фундаментальный, но ничего не получается. Молодец, ничего не скажешь.

…— Сашку я ей все равно не отдам — говорит Алик. — Дом пусть забирает, машину, всё, что хочет. А Сашка со мной останется.

— Здесь Америка, — говорю я. — Здесь все законы на eё стороне. Разве что ты сможешь доказать, что она плохая мать и не в состоянии воспитывать ребёнка.

— Да нормальная она мать, — говорит Алик. — Разве в этом дело?

Мы опять сидим на бордвоке и пьём нашу любимую тёмную «Балтику». Жара такая, что только что принесённое из холодильника пиво за несколько минут нагревается до состояния противной тёплой жидкости. Поэтому пить его надо как можно быстрее. Чтоб не успело нагреться.

— Если хочешь, можешь какое-то время у нас пожить, — говорю я. — Татьяна не будет возражать — я уверен. Правда?

— Правда, — говорит Татьяна.

— Спасибо, — говорит Алик. — Но жильё-то я найду себе какое-нибудь. Не такая уж это проблема. Мне тут вроде работу предлагают, так что сниму я себе студию какую-нибудь.

— Здорово, — говорю я. — Если работа будет, то и всё остальное устроится.

— Конечно, — говорит Алик. — Всё в порядке будет. Пучком. Как сказал один фурункул другому: «Не дрейфь — прорвемся».

ВРАТА РАЯ

Тот вечер у Максима вылился-таки в страшный скандал. Когда Игорь заканчивает излагать свою теорию инфернального поля, на какое-то время в комнате воцаряется полная тишина. Никто из нас нe знает, что сказать и как вообще реагировать на услышанное. Вдруг с первого этажа доносится грохот бьющегося стекла и громкие крики. Мы, естественно, все бежим туда и застаём там следующую картину:

Максим и Илья стоят посреди комнаты. Судя по их лицам, они готовы вот-вот вцепиться друг в друга. Одна из двух хрустальных ваз, украшавших некогда стол, валяется на полу в виде множества осколков. Там же лежат и стоявшие в ней цветы.

— Пошёл бы ты знаешь куда, — говорит Илья, обращаясь к Максиму, который нависает над ним всей громадой своего огромного корпуса. — Пошел бы добровольно. А то ведь я и помочь могу.

— Илюш, ты что? — говорит Максим. — Ты в своем уме? Я же от всего сердца, от всей души. Ты чего?

— Не надо, — говорит Илья. — Не надо ля-ля этого твоего вечного. Ты что, думаешь, я не понимаю? Не вижу ничего? Ты же тут все специально обставил вещами, которые отец из нашего дома забрал, когда к твоей матери уходил. Так что не надо мне ничего от тебя. Тут и так все моё. Вот это хоть.

С этими словами Илья берет со стола вторую вазу и поднимает её высоко вверх.

— Я её прекрасно помню, — говорит он. — Это отец маме на юбилей их свадьбы подарил. Мне пять лет тогда было. А потом забрал.

— Ты с ума сошёл, — говорит Максим.

— Если ты свою вину передо мной загладить хочешь, — говорит Илья, — так попроси прощения по-человечески, а не устраивай мне тут балаган этот с цыганщиной по-американски.

— Да забирай ты эту вазу на здоровье. Мне не жалко, — говорит Максим. Получается у него, правда, как-то не очень убедительно.

— А мне и не нужно ничего, — говорит Илья и, широко размахнувшись, швыряет вазу в стоящую у стены стеклянную горку. Осколки летят во все стороны, окончательно разбивая мои надежды на то, что все заботы по устройству жизни Ильи и его семейства в Америке возьмёт на себя ero богатый сводный брат.

Больше всего я люблю ходить по Нью-Йорку с людьми, которые приехали сюда в первый раз. Сам я без ума от нашего города, считаю его самым красивым в мире, и поэтому мне так нравится смотреть, какое впечатление он производит на «новеньких».

На следующий же день после того, как Илья с семейством и прибившийся к ним Игорь чуть-чуть отоспались, я везу их в Манхэттен — показывать мои любимые места. В Нью-Йорке столько достопримечательностей — ничуть не меньше, чем в каком-нибудь Риме или Париже. Надо только знать, где их искать.