Брак и злоба

Когда я выхожу из комнаты, в коридоре появляется один из тех громадных мужчин, которые меня похитили. От испуга я хватаюсь за грудь, затем с силой опускаю руку и сжимаю ее в кулак. Его зовут Мэнникс. Я вспоминаю, как монстр лаял на него, приказывая сдерживать меня.

Не говоря ни слова, я бегу по коридору, не зная, куда идти, но намереваясь вернуть свою жизнь.

Мэнникс молча следует за мной. Гнев — это зазубренное лезвие, пронзающее мои нервы.

— Мне девятнадцать, — говорю я, стиснув зубы. — Мне не нужна нянька.

— Я здесь для твоей защиты, — говорит он.

— Ты здесь, чтобы держать меня в плену.

— Да. И это тоже. — В его глубоком, с ирландским акцентом голосе нет ни капли стыда.

Я сворачиваю в коридор и останавливаюсь, чтобы посмотреть в другую сторону.

— Куда идти человеку, который похищает женщин? — Когда он ничего не говорит, я поворачиваюсь к нему лицом. Плечи расправлены, руки он сложил перед собой, совершенно стоически. Татуировки на его шее сделаны тем же ирландским шрифтом, что и у его босса. Он большой и устрашающий. Полагаю, это часть его чертовой работы.

Честно говоря, все это не то, чтобы шокирует. Я знаю, кто моя семья. Мой дядя — дон преступной семьи Карпелла.

Одной из самых известных из известных преступных семей Нью-Йорка.

Перед смертью моя мать обучила меня мафии и тому, как быть незаметной в ней. Для женщин эта жизнь — слепая преданность и признание. Их место — ниже мужчин. Подчиненный объект. И если ты не ведешь себя хорошо, то должна быть наказана за свою неловкость.

После гибели Фабиана я приняла ее слова близко к сердцу. Дядя признал меня лишь с холодным безразличием — полагаю, он презирал меня за то, что я живу вместо брата, и принижал моего отца за то, что у него нет сына, который бы продолжил его род.

Мать отправила меня в школу, как я полагаю, до того, как у дяди появился шанс меня выторговать. Ее девизом было: С глаз долой, из сердца вон.

Что я и делала все это время. До сегодняшнего дня дядя и даже отец были готовы игнорировать мое присутствие. В зале, как всегда, не было ни одного родственника. Рождество — единственный день в году, когда я обнимаю бабушку, тетушек и кузенов, а затем занимаю место в углу, пока не пройдет день.

Так что если этот Люциан Кросс думает, что получит меня как какую-то сделку… Что ж, я бы посмеялась, если бы это не было так жалко.

Он будет огорчен, узнав, что дон Карпелла не потеряет сна из-за моего похищения.

Когда я смотрю на Мэнникса, мои плотно сжатые губы начинают дрожать. Он не первый грубиян, который мной командует. У меня был охранник. В детстве Маркус присматривал за мной и Фабианом и даже играл с нами в редкие моменты. Он был крупнее Мэнникса, но время от времени улыбался. Я хочу спросить у человека, стоящего рядом, жив ли еще Маркус, но не хочу выдать свою слабость, пока не хочу.

В голове все время крутятся мысли о том, как я была на той сцене, о простой свободе, которая была так близка.

Иллюзия надежды.

Надежда — хрупкое чувство там, откуда я родом. Ее желают так же сильно, как и боятся.

Надежда может сломать вас.

— Послушай, — говорю я ему, стараясь быть искренней. — Завтра у меня занятия по танцам. Я не могу просто не прийти. Люди будут волноваться. Они могут позвонить в полицию, заявить о пропаже человека…

— Это уже решено. — Конечно, решено. Я попробую еще раз.

— Серьезно. Мне нужно поговорить с… — Я не знаю, как его назвать. Люциан. Мистер Кросс. Мой обреченный жених. Мне просто нужны ответы.

Мэнникс — статуя. Невозмутимый. Неподвижный. С твердым подбородком и идеальной осанкой он похож на агента секретной службы. Но с устрашающими татуировками и мускулами, способными выжать жизнь из любого, кто бросит на него неверный взгляд.

— Я должен проводить тебя в столовую, — наконец говорит он, окидывая меня взглядом.

Это только начало. На самом деле мне хочется бежать. С каждой секундой мне кажется, что я теряю драгоценное время для побега. Чем дольше я остаюсь в этих стенах, тем сложнее будет их покинуть.

Он продолжает следовать за мной, направляя меня по коридорам. В доме все по-старому. Антиквариат и дорогое бельгийское постельное белье. А не хлопок-лен, как в Америке. Я итальянка, поэтому меня воспитали так, чтобы я знала разницу.

Стены украшены роскошными натуральными тканями, а эффектные предметы современного искусства украшают просторные комнаты, придавая особняку очарование старого мира с современным настроением. Столкновение элементов дизайна. Как будто человек, живущий здесь, борется с двумя мирами.

И тут меня осеняет вопрос: а не живет ли он здесь один со своими солдатами? Кому еще принадлежит этот дом? Семье?

Угрызения совести захлестывают мою грудь, когда я вспоминаю его слова в гостиной. У него нет семьи.

Из-за моей.

Мир криминальных авторитетов безжалостен, и, хотя я могу испытывать печаль по поводу его потери и даже стыд, если моя семья имеет отношение к их гибели, факт остается фактом: этот мир забирает. Он уничтожает. Его семья должна была знать о рисках и последствиях.