Брак и злоба

Никогда прежде я не испытывала ничего столь интенсивного. Электризующее и пугающее. Но и раскрепощающее самым непристойным образом. Это противоречило всему, чему я приучила свое тело подчиняться.

Теперь каждый раз, когда я начинаю двигаться, я чувствую на себе его взгляд, наблюдающий, раздевающий меня догола, до мозга костей. Каждый пропущенный шаг или неудачный поворот — и я чувствую его жестокий, расчетливый взгляд, приковывающий меня к комнате.

— Господи, — шепчу я. Разжав руки, я прижимаю пальцы к шее, слыша, как пульс гулко бьется в ушах.

Один из людей Люциана — кажется, Кристофф — появляется в коридоре за пределами комнаты, и я неловко машу ему рукой. Лишение обычного человеческого общения вызывает у меня комплекс.

Он останавливается только для того, чтобы поприветствовать меня, а затем направляется к Мэнниксу. Который, кстати, всегда маячит за дверью. Мэнникс не одобряет идею использовать танцевальный зал, но поскольку я не получала гневных визитов от его босса, предполагаю, что он хранит мой секрет.

Обсудив с Мэнниксом какой-то вопрос, Кристофф снова проскакивает мимо комнаты, даже не взглянув в мою сторону. Я стону от ярости. Как будто всем здесь, кроме Норы, приказано не разговаривать со мной и даже не смотреть на меня.

Еще одно наказание, которое я должна понести за действия отца.

От этой мысли у меня ужасно болит в груди. Иногда мне хочется позвонить ему и спросить, как он мог так бессердечно распорядиться моей жизнью, как он мог украсть у своей собственной организации, чтобы подвергнуть опасности нас обоих. Но я еще не готова к такому разговору. После того как у меня появилось время подумать и пересмотреть события, я решила, что отец не сможет мне помочь.

Я должна найти способ помочь себе сама.

И прямо сейчас мне нужно найти равновесие.

Все остальное вытекает из этой центральной точки.

Я закрываю глаза и вслушиваюсь в тихие ноты музыки, позволяя пианино успокоить мое дыхание. Когда я открываю глаза и смотрю на свои ноги, меня охватывает странная меланхолия. Еще утром мои пуанты лежали в шкафу.

В какой-то момент Люциан, должно быть, приказал одному из своих приближенных достать их из моего шкафчика в доме и поставить в мою комнату. Я должна была бы испугаться, но я просто довольна, что они вернулись.

Одна маленькая победа над моим тюремщиком.

Пальцы на ногах все еще опухшие и покрылись синяками от плохого обращения, но тугое обертывание помогло, а Нора приготовила специальную примочку. Боль не помешает мне танцевать. Никогда. А поскольку Люциан почти забыл о своей угрозе, что я буду танцевать только для него, мне нужно танцевать для себя, чтобы напомнить себе, кто я такая, и не позволить ни отцу, ни жениху управлять мной.

Поэтому я обращаюсь к своему гневу. Я ухватилась за этот огонь, бурлящий внутри, и после двадцати минут интенсивного танца я наконец-то нашла свой ритм. В груди нарастает восторг, мышечная память синхронизируется с каждым шагом. Я перехожу в бризе, когда поворачиваюсь и вижу его возвышающуюся фигуру, обрамляющую дверной проем.

Я поворачиваюсь и останавливаюсь, волосы рассыпаются по плечам, а руки остаются над головой.

Люциан весь в темных углах и ледяных сквозняках, он наблюдает за мной с напряженным выражением лица.

Вид его смокинга делает две вещи: напоминает мне о том, что сегодня мы посетим какое-то мероприятие — о котором я забыла до этого момента, — и задерживает воздух в моих легких.

Монстр не должен быть таким красивым.

Выглядя так, словно сошел со страниц готического романа, Люциан надел черный смокинг с длинным фраком. Две кожаные пряжки соединяют талию вместо традиционных пуговиц. Его волосы приглажены набок в аккуратную челку, глаза яростные и пылают синим огнем.

Сердце замирает в груди, когда я медленно опускаю руки, грудь вздымается и опускается. Жду.

Он входит в комнату и направляется к приемнику Норы. Он выключает его, а затем говорит через плечо:

— Ты должна была быть готова двадцать минут назад. — Я вызывающе поднимаю подбородок.

— Я не пойду. — После того как между нами воцарилась тишина, он поворачивается ко мне.

— Это была не просьба. Ты наденешь платье и встретишь меня в фойе.

Мое сердце бешено колотится, выбивая дыхание из легких.

— Страх работает только тогда, когда тебе есть что терять. — Я начинаю пятиться к двери, быстро шагая, чтобы убежать от него.

— Ты чертовски наивна, если думаешь, что тебе больше нечего терять. Всегда есть что терять.

Не обращая внимания на его замечание, я иду быстрее, но он настигает меня и сжимает мою руку. — И, если ты не будешь готова через десять минут, клянусь, я сам тебя одену, и я не буду нежен.

Я выдерживаю его смертоносный взгляд, и ком в горле сжимается. Он смертельно серьезен.

— Я не буду улыбаться, — говорю я, выдвигая свои условия. — Не буду ни с кем разговаривать, ни притворяться, что все это не ад.

На его полных губах мелькает улыбка.

— Это работает в мою пользу.

— Я пойду в том, в чем одета, — настаиваю я, стоя на своем. — На мне нет платья, которое ты для меня купил.