Брак и злоба

Может, дело в том, как смело она требует знать то, о чем большинство людей боится спросить, или в том, как лунный свет омывает ее кожу, делая ее похожей на падшего ангела. Но в этот единственный момент я вижу в ней не только шахматную фигуру на доске.

Без разрешения моя рука касается ее челюсти. Я прижимаю большой палец к ее подбородку и поднимаю ее лицо.

— Со мной нет лазеек, — говорю я ей. — Я не отниму у тебя жизнь, Кайлин Биг, и не позволю сделать это никому другому. Даю тебе слово.

Не знаю, зачем я даю ей это обещание. Она мой враг. Я ничем ей не обязан, особенно своим словом. И все же, судя по тому, как она смотрит на меня, эти янтарные глаза буравят меня до мозга костей, у меня нет выбора.

Она моргает, чтобы прояснить зрение, и кивает, принимая мой ответ. Я с трудом отпускаю ее.

— Что нам теперь делать? — спрашивает она. Оторвав от нее взгляд, я смотрю сквозь стекло в бальный зал. — То, что делают другие на маскараде?

— Другие, которые не жаждут мести? — Я почти улыбаюсь.

— Именно так.

— Думаю, они пытаются развлечься, Люциан. — Я провожу языком по зубам, воздерживаясь от того, чтобы показать ей свой вид веселья.

— Покажи мне. — Ее темные брови сходятся вместе.

— Как?

— Этот темный мир — наш, Кайлин Биг. Если отбросить венецианских донов-убийц, то можно насладиться развратом итальянского маскарада. Когда не пытаешь врагов, то предаешься удовольствиям с любовником. — Она смотрит на меня своими слишком большими, манящими глазами, испытывая меня сильнее, чем, боюсь, я мог бы испытать ее.

— Значит, теперь мы тоже должны быть любовниками, верно? — спрашивает она с замиранием. — Я имею в виду, раз уж ты находишь удовольствие в моих пытках.

Держась одной рукой за кирпич, я прикрываю рот другой, чтобы скрыть улыбку.

— Нет, девочка. Если бы я сделал тебя своей любовницей, у твоего тела не было бы никаких сомнений. — Ее глаза задерживаются на мне, дыхание замирает в груди, как будто она ждет, что я выполню свою угрозу. Между нами проскакивает пульсация электрического страха, и я решаю, что сегодня эта игра слишком опасна.

Мой контроль уже проверяется на прочность.

— Что ты хочешь сделать? — требую я.

Ее тяжелый взгляд тонет в моем жестоком взгляде, ее зубы впиваются в пухлую нижнюю губу, и в тот момент, когда я теряю всякий разум, она поворачивает голову, чтобы посмотреть на толпу внутри.

— Танцевать, — с придыханием произносит она. — Я наблюдаю за их танцами с тех пор, как мы вошли в бальный зал.

Ее реакция настолько невинна, что я улыбаюсь. Я не чувствительный человек. Я злобен и предан делу уничтожения ее семьи, и я так долго был увлечен своей местью, что сомневаюсь, что когда-либо заботился о том, чтобы доставить удовольствие другой человеческой душе.

Но ее признание обволакивает меня жаркими плетями, и каким-то образом, вопреки необходимости положить конец ее родословной, желание подарить ей мгновение удовольствия прорывается сквозь черную пелену моей души.

Неуверенно сгибая руку, я касаюсь ее пальцев. Она не отшатывается, когда я погружаю ее руку в свою. Меня настораживает насколько нежной и хрупкой она кажется. Она — ангел для моего дьявола.

— Я ошибся с твоим костюмом, — говорю я, ведя ее на танцпол. — Надо было дать тебе крылья.

Глава 9

Грешница и Святой

Виолетта

Мелодичный плач скрипок наполняет безупречный готический бальный зал. Музыка скользит по моей коже, соблазнительно изгибая пальцы, маня к себе. Но вид всех этих лиц в масках и пристальных глаз — любопытных, оценивающих, косых — кажется мне непристойным вторжением.

Несмотря на мои сомнения по поводу мужчины слева от меня, я цепляюсь за руку Люциана, когда он ведет меня сквозь танцующую толпу, и мой взгляд устремляется на его крепкую, подтянутую спину. Когда он поворачивается ко мне лицом, маска с дьявольскими рогами делает его еще более внушительным, мне кажется, что меня выставляют на всеобщее обозрение.

Он, кажется, чувствует мое беспокойство, и на его губах появляется редкая улыбка.

— Ты танцуешь на сцене, — говорит он, и это заявление больше похоже на обвинение. Я сглатываю боль в горле.

— Я танцую для себя. — Я танцую для своего брата. — Не для зрителей. — Я снова оглядываю всех людей. Преступники. Убийцы.

Он скользит рукой по моей шее, большим пальцем надавливает на подбородок, чтобы повернуть мое лицо к себе.

— Тогда здесь никого не существует. — Его рука задерживается, его прикосновение вызывает горячее трение о мою плоть.

От его слов у меня в животе завязывается узел замешательства. В один момент он угрожает мне, а в другой — будоражит эти сильные чувства, и я не могу ясно мыслить.

Люциан поднимает мою руку и ведет меня в вальсе. Хотя я не танцевала этот танец уже много лет, я знаю шаги. Но танцуя с Люцианом… я как будто никогда не танцевала дуэтом до этого момента.

Все так непривычно.

Он намного выше меня, крупнее меня; моя рука едва достает до его плеча. Но каким-то образом я идеально прижимаюсь к нему и нахожусь в его объятиях.