– А ты свои принимаешь? – спросила я с вызовом в голосе. – Ну, конечно, Стрекоза. Этому брак тебя и учит.
Но я рассмеялась и на это, пока он кружил меня в танце:
– Нет, у нас в браке так не будет. У нас все будет по-другому.
В канун рождественского сочельника я собрала Андре дорожную сумку с чистой одеждой и блистеры разных лекарств на случай, если его атакует головная боль, бессонница или грипп. На следующий день, рано утром, я стояла в дверях и смотрела, как он отъезжает, стараясь ехать плавно, чтобы не повредить газон, по-декабрьски бурый, но живой внутри. Мои ноги напряглись, будто хотели погнаться за ним и привести его назад в теплую кухню, но моя рука махала ему на прощание, а губы говорили пока.
А потом я пошла на работу.
У
Мой дом – юго-западная Атланта, и это не изменят никакие последующие географические обстоятельства, но иногда я представляла, как мы с Андре живем на северо-востоке или даже в Декейтере[82]
. Я не хотела начинать все сначала, но, может быть, там мне бы дышалось свободнее. Пришлось бы оставить Старого Гика, хотя в Хайлендс в избытке росли древние магнолии – энергия другая, но мы бы привыкли.Когда я приехала в магазин, моя ассистентка уже была там. Я включила компьютеры, пока Тамар надевала маленькие рога и красные носы на выставленных в витрине
Перед Рождеством оставшиеся в магазине куклы напоминали мне детей, которых не взяли в команду. Кому-то я намеренно добавила изъян: слишком толстые брови или длинное тело с коротенькими и толстыми ножками. Где-то есть в мире мальчик или девочка, которым надо любить что-то не вполне совершенное. Эти куклы, корявые, как настоящие дети, расселись на полках, будто бойкие сироты. Остался только один красивый
Закончив с витриной, Тамар спросила: «Ну, начинаем битву?»
Я взглянула на часы, которые мне подарил Андре. Старомодную модель приходилось заводить каждое утро. Милые, как младенец, тяжелые и шумные, они слегка дергались, отсчитывая секунды. Я кивнула и открыла стеклянную дверь. Начался рабочий день.
Магазин наполнился покупателями, но продажи шли вяло. То и дело кто-то брал куклу, но, не в силах понять, что же с ней не так, клал ее назад на полку и отворачивался. Но жаловаться не приходится. К 25-му они все найдут себе укромное местечко под чьим-то деревом.
После обеда Тамар забеспокоилась, стала взбивать и похлопывать кукол, будто подушки.
– Что такое? – спросила я, наконец.
Она обвела рукой свою великолепную грудь:
– Мне надо молоко сцедить. Я серьезно. Через пять минут у меня просто пуговица отлетит.
– А где малыш?
– Он с моей мамой. Слушай, бабушки так радуются внукам, что даже самая целомудренная мама простит тебя за перепих, – и она счастливо рассмеялась, стоя с карточками в руке.
– Хорошо, – сказала я. – Иди домой и покорми его. Я до закрытия справлюсь. Но я попрошу тебя забрать для меня муслин и отвезти его ко мне домой. Отметим с тобой праздник.
Я еще даже не договорила, а она уже пыталась застегнуть пуговицы на пальто.
– Только пообещай, что не будешь покупать малышу кроссовки за триста долларов, – сказала я, вручив ей праздничную премию. Она рассмеялась по-рождественски звонко и поклялась, что не будет.
– Но не могу обещать, что не куплю ему кожаную куртку!
А потом моя радостная неслучившаяся жизнь открыла дверь и вышла на улицу.
Через несколько часов я уже готовилась закрывать магазин, когда зазвонили колокольчики, объявив, что пришел красивый мужчина в светло-коричневом шерстяном пальто. Он на все сто был из Атланты, и его рубашка после рабочего дня по-прежнему была безупречна. Он выглядел уставшим, но бодрым.
– Ищу подарок для дочки, – сказал он. – У нее день рождения сегодня. Ей семь, мне нужно что-нибудь красивое и быстро.
Кольца у него не было, и я решила, что он видится с дочкой только по выходным. Я водила его по магазину, его взгляд прыгал по оставшимся куклам, моим радостным оборванцам.