Брак по любви

– Натан! – Гарриет встала поприветствовать стройного молодого человека, протягивая ему руки. Тот взял ее за руки и неуверенно застыл, не зная, что делать с этими великолепными дарами.

– Натан – подающий надежды романист, – объявила Гарриет, подводя его к освободившемуся стулу Малкольма, который, по его выражению, пошел брать интервью «у какой-то долбаной старлетки». – Натан Кларк – запомните это имя, вы его еще услышите!

Натан пожал руку Ясмин. Он держался пугливо и настороженно и жаждал внимания. Вихры на висках торчали, словно его слегка ударило током.

– Если меня когда-нибудь напечатают. Вчера получил очередной отказ.

– Анджела познакомила тебя сегодня с кем-нибудь полезным? Анджела – это его агент, – пояснила Гарриет Ясмин и снова повернулась к Натану: – Не переживай из-за отказов. Благодаря им ты станешь лучше писать.

Натан, похоже, хотел что-то возразить, но поостерегся и кашлянул в кулак.

– О чем ваша книга? – спросила Ясмин.

Он оживился:

– Это разворачивающийся в недалеком будущем экотриллер про партизан, которые врываются в бункер в Новой Зеландии, построенный миллиардером на случай какого-нибудь всемирного апокалипсиса.

– Звучит захватывающе, – сказала Ясмин.

– А вы в последнее время читали что-нибудь стоящее?

– Да, – насмешливо подхватила Гарриет, – мне тоже любопытно.

Журналы. Урывками по несколько минут на работе. Полчаса в поезде. Двадцать минут в ванне. Учебники. Медицинские издания.

– У меня скоро экзамены, – ответила она. – Так что сейчас не до чтения.

Школьницей она зачитывалась всевозможными романами: серьезной классикой из школьной библиотеки, толстыми карманными книжками с золотыми названиями на обложках, которыми девочки обменивались во дворе. Объемистой стопкой заплесневелых томов в твердых переплетах, принесенных Анисой из магазина фонда сердечников, чтобы поставить на полки в гостиной, и оказавшихся зараженными чешуйницей и кожеедом. Когда Ясмин была на середине «Холодного дома», Шаокат развел из них костер. Даже во время учебы в медицинском университете она зачитывалась художественной литературой, неизменно укоряя себя за то, что даром тратит время.

– Натан, – сказала Гарриет, – позволишь дать тебе небольшой совет по поводу твоей карьеры?

– Конечно. Буду очень благодарен.

– Ты талантлив. Так утверждает Анджела, а она в таких вопросах никогда не ошибается. Однако твой талант достоин лучшего применения. Я имею в виду, что ты пишешь не в том жанре. Вот почему Анджеле сложно добиться, чтобы тебя напечатали.

Натан положил руки на стол и сложил длинные пальцы домиком.

– Триллеры продаются, разве нет? – Его взгляд заметался между Гарриет, Ясмин, цветами в вазах с райскими птицами и кончиками собственных пальцев.

– Ты должен писать о чем тебе угодно, – сказала Гарриет. – Нет ничего важнее творческой свободы. Но если хочешь публиковаться – а это вполне достойная цель, – то, возможно, тебе стоит занять другую нишу. На твоем месте я выбрала бы другой сюжет, что-нибудь поближе к корням.

– Поближе к корням, – повторил Натан и умолк.

«Потому что он черный, – подумала Ясмин. – Но он не станет спорить с Гарриет из вежливости, а мне не хватит смелости».

Стол почти опустел. Натана увлекла прочь Анджела, а Гарриет отправилась фланировать по залу. Потом Ясмин пошла в туалет, а когда вернулась, Джо уже не было. Гости лавировали между столами и официантами, чтобы попасть в уборную, поздороваться друг с другом или просто размять ноги, пока со столов убирали перед долгожданным началом церемонии. До конца затянувшегося вечера было еще далеко. Ясмин надеялась, что Гарриет скоро получит награду и не придется до последнего торчать в ресторане.

Тебе стоит попросить мать, чтобы она рассказала ее тебе снова.

Почему? Уж не намекает ли Гарриет, что знает о Ма нечто, о чем неизвестно Ясмин? Вернувшись в Таттон-Хилл наутро после салона, Ма заявила, что вечер был «очень успешным», но была не в духе и не находила себе места. В выходные она поставила на тротуаре раскладной столик и разложила на нем вещи, которые, по ее утверждению, «лишали ее кислорода» – выражение, которое она явно зачем-то подхватила из вторых рук, словно очередную подержанную вещицу из тех, что скупала в благотворительных магазинах. На столе оказались мороженица, хлебопечка, три полупустых набора для вышивания, несколько клубков фиолетовой мохеровой шерсти, ящик кафельной плитки, предназначавшейся для туалета на первом этаже, рейка с прожекторами и сорок три предмета из синего сервиза Denby из снятой с производства линейки.

Она поругалась с Бабой, когда тот унес посуду в гараж и запретил ей превращать их тупичок в базар. Поругалась с их ближайшим соседом мистером Хартли. А еще с Арифом из-за того, что тот мешался под ногами, – преступление, в котором его никогда прежде не обвиняли.