Чезаре на мгновенье прикрыл глаза.
— Я был бы счастлив получить твое прощение, Робин. Но… мне нечем исправить то зло, которое я причинил твоей семье, все плохое, что я сделал тебе. Я не знаю, как искупить…
— Ты прощен, Чезаре. Абсолютно. Полностью.
Как, ну ради бога, как можно не простить, когда так сильно любишь? Как можно просто встать и уйти, когда так сильно любишь? И Марко… Он покачал головой:
— Это не может быть так легко, Робин.
— Но это так, — уверяла она. — Почему бы и тебе не попытаться сделать то же самое? Тебе будет лучше, окружающим будет лучше, если ты научишься прощать.
— Дюпон бросил Карлу, когда она больше всего нуждалась в нем. И при поддержке жены отказался и от Карлы, и от рожденного сына, а потом лгал!
Робин явно сочувствовала Чезаре.
— Я понимаю, но месть разрушительное чувство. Оно разрушает тебя больше, чем кого-либо еще.
— Таким ты видишь меня? Только человеком мести, и никем больше?
— Ну что ты, — она покачала головой, но не стала объяснять, каким именно она в действительности видит его.
— Ты думаешь о нем? — удивленно спросил Чезаре.
— Да, — просто признала она.
Ведь у нее не будет своего сына, горько подумал Чезаре. Все мысли о Робин вызывали в нем боль и стыд за то, что он делал по отношению к ней.
— Марко может стать твоим сыном, Робин, если ты выйдешь за меня замуж, — предложил он.
— Я говорила, мне не нужна твоя жалость, — грустно улыбнулась Робин.
Да не жалость! Он безумно хотел жениться на ней, хотел защищать ее, чтобы никто не мог ранить ее, причинить боль.
Но у него не было права даже просить об этом после всего, что он говорил и делал…
— Мы могли бы начать все сначала, встречаться, проводить вместе время, ходить куда-нибудь. Ты можешь приходить к Марко, — робко сказал он.
— Нет, — твердо сказала Робин.
Она не примет его жалость, любовь — да, но жалость — ни за что! А он не любит и не полюбит ее, сколько бы времени они ни проводили вместе.
— Но…
— Нет, Чезаре! Мы не знаем, что случилось в Монако шесть месяцев назад. И никогда не узнаем. Мы только знаем, что оба потеряли там своих близких. Вот и все. Давай оставим все как есть, хорошо?
— Если ты этого хочешь, — не сразу согласился он.
— Да, — коротко ответила Робин, желая как можно скорей закончить разговор. — Прежде чем я уйду, я должна узнать, что ты намерен делать с твоей долей акций в «Ингрэм паблишинг»?
— Они твои. Ты…
— Не смей говорить, что я заработала их, не смей! —
— Я и не собирался, — мрачно нахмурился он.
— Нет?
— Робин, я говорил и делал много ужасных вещей, за которые мне сейчас безумно стыдно. Но я никогда бы не оскорбил тебя так. Эта ночь была… Я никогда не забуду тебя, Робин.
Она тоже никогда не забудет его. Как можно забыть, ведь она так любит его…
— Я хотел сказать тебе, что доля акций в «Ингрэм паблишинг» твоя, распоряжайся ими по своему усмотрению. Завтра утром посыльный доставит их тебе.
И как не понять ее? Если бы она обращалась с ним так, как он с ней… Будь он на ее месте, он постарался бы поскорей разорвать все контакты!
— Ты веришь, что я сделаю это?
— Конечно, Чезаре. Не знаю обо всем остальном, но ты — человек слова, — легко сказала она.
— Желаю тебе счастья, Робин, — искренне сказал он.
— Тебе того же, Чезаре, — она повернулась и вышла.
Наверное, это было самое трудное в его жизни — стоять и просто смотреть, как она уходит…
Глава двенадцатая
— Искренне надеюсь, вы хорошо понимаете, что затеяли, — улыбаясь, сказал мужчина, стоявший рядом с Робин, одновременно раскланиваясь с другими гостями благотворительного бала.
— Абсолютно… нет! — ответила она с веселой улыбкой.
Зал наполнялся ослепительно красивыми, элегантно одетыми людьми.
— Так я и думал, — с сожалением пробормотал граф Вулф Гамбрелли, один из этих ослепительно красивых и элегантно одетых, в черном вечернем костюме, белоснежной рубашке и красном галстуке-бабочке. — Вы понимаете, что ответственность падет на вас, если мой дорогой кузен вызовет меня на дуэль?
— Сомнительно, — ответила Робин.
Ее внимание было приковано к огромным двойным дверям, в которые входили прибывающие гости. Она не хотела пропустить, когда появится Чезаре.