Браки по расчету

— Вон, — закричал он тут, — вон, проваливайте, чтоб и духу вашего не было, идите ко всем классическим и всемирно известным чертям, а не то как хлобысну вот этой вожжей!

И когда злополучный Фишль, совершенно обалдевший, будто с неба свалившийся, пятясь, выбрался со двора, Мартин еще пригрозил кулаком оторопевшему Пецольду.

— Вы мне тут Фишлей не подсовывайте, не то сами вылетите, Фишль вы этакий, — глухо проговорил хозяин.

Почему Мартин ненавидел невинную фамилию Фишля, так никто и не узнал, даже Валентина. «У меня с этим связаны неприятные воспоминания», — ответил он ей на недоуменный вопрос, а больше ни слова не сказал.

Следующий день, праздник св. Вацлава, с утра выдался прохладный и сырой, словно накрытый холодным, молочного цвета, небосклоном, который отливал фиолетовым у самого горизонта, а над головой пестрел пятнами неопределенной окраски, и неизвестно было, что это — клочья туч или кусочки голубого неба, проглянувшего сквозь влажные пары. Бабка, серенькая, неугомонная и вездесущая, сторожила сына своими черными моргающими глазками, поминутно отбегая от духовки, в которой с утра запекался гусь; и Фанка, с Валентинкой на руках, хвостом ходила за ним повсюду — и в сад, куда он пошел набрать корзинку падалиц, и на крыльцо, где он уселся, чтобы вырезать для Карличка лодочку из ольхового чурбашка, и на чердак, куда он поднялся посмотреть, где протекает крыша. Когда гусь был готов, Пецольд предложил сходить в город за пивом, но бабка и Фанка отклонили это предложение: за пивом сбегает Карлик, у него ноги помоложе.

— Прикидывается, будто выбросил из головы свой «Жижкаперк», — сказала Фанка свекрови. — А только ничего он не выбросил, или я его не знаю.

После обеда, торжественного и сытного, Пецольд, нарочно кряхтя и распуская ремень — главным образом для того, чтобы потешить бабку, кичившуюся своим поварским искусством, — заложив руки в брюки, медленно пересек двор и подошел к конюшням, чтобы завязать длинный и важный разговор с Небойсой, кучером из комотовской казармы, дежурившим сегодня у лошадей; разговор был о том, как славно в этом году сошлось, что праздник св. Вацлава пал как раз на понедельник, а это точно так же хорошо, как и в прошлом году, когда он пришелся на субботу. А все потому, что нынче у нас високосный год; если б не был високосный, тогда бы нынешний Вацлав пришелся бы в аккурат на воскресенье. А в нынешнем году, — так развивалась дальше беседа Пецольда с Небойсой, — разрази его гром, что-то рано холода настают, в прошлом году на св. Вацлава жара была, как в июле. А в Италии, вот намедни в газетах писали, выкапывают из-под пепла какой-то древний город, не то Помои, не то Попеи; а сапоги лучше мазать дегтем, чем ваксой; а у Небойсы немецкие мыши сглодали его праздничные башмаки, он спрятал их в угол за шкаф, а нашел там уже одни только подметки; а фрукты нынче не уродились — вон даже вишни не удались, и яблоки все в червях, одни падалицы, и сливы не лучше того окажутся.

Такой мирный и праздничный тек меж ними разговор; собеседники стояли у дверей конюшни, потягивали из своих праздничных трубочек и сплевывали длинной дугой под колеса фургонов, выстроенных в два ряда вдоль двора, а перезвон колоколов, доносившийся из города, подчеркивал мирный характер их беседы. Но бабка, караулившая поодаль, не была обманута покорностью сына.

— Сам только и думает, как бы улепетнуть, — сказала она Фанке.

И Фанка, которая с Валентинкой на руках уже несколько раз прошла мимо собеседников, чтобы подслушать их речи, была того же мнения.

— Толкуют, чем лучше сапоги смазывать, дегтем или ваксой, — обеспокоенно проговорила она. — Эх, не подумали мы об этом — надо бы сапоги его спрятать. Или штаны.

Бабка ответила, что толку от этого никакого бы не было. Пецольд, ее сынок, способен удрать и босой, и даже без штанов, даром только срамился бы.

— Нет, нельзя нам с него глаз спускать, только это и поможет, — добавила она. — Ступайте скорее, поглядите, там он еще или нет.

Фанка направилась к конюшне, чтобы поглядеть, там ли еще ее муж, а его уже и след простыл. Она застала одного лишь Небойсу, тот стоял в открытых дверях конюшни, из которой доносилось теплое фырканье и перестук копыт, и прочищал соломинкой черенок своей трубки; Небойса очень удивился, когда Фанка спросила его, куда исчез Пецольд.

— Сказал, домой пойдет, хочет вздремнуть малость, — ответил он. — Или, может, в сарай заглянул, он еще говорил, нужна ему чурочка, хочет вырезать для Карлика руль к лодочке. Сходите посмотрите, может, там и найдете.

Она сходила посмотреть, но мужа не нашла. Потому что Пецольд, покинув Небойсу, прокрался по двору, прячась за повозками, пока не достиг крытого мебельного фургона, стоявшего у самых ворот, и там стал ждать момента. Этот момент скоро настал: в кухне послышалось знакомое шипение, и бабка, подметавшая кирпичные ступеньки черного крыльца, бросила веник и с криком: «Иисусе Христе, молоко!» — кинулась в дом. В это же время Фанка с ребенком вошла за ней в дом, и Пецольд, не колеблясь заработал своими длинными ногами, и был таков.