Стремясь пробудить к жизни чешское общество, Борн завел у себя дома так называемый приемный день — каждую среду с пяти часов. Однако то ли Прага еще не доросла до столичных привычек, то ли Лиза отпугивала гостей выражением усталости и страдания, которое она напускала на себя в эти вечера, — только большого успеха среды Борна не имели. Не пестрый переменчивый кружок живых, интересных людей, которых Борн надеялся собирать у себя, а только время от времени какие-нибудь родственники Толаров являлись по средам, одни и те же лица, и чаще других — Смиховский фабрикант Смолик (у которого, по довольно меткому выражению пани Валентины, «солома из сапог перла») с супругой своей, пани Баби, племянницей покойного Толара, да — лучшее украшение Борнова салона — доктор Шарлих, приор Вышеградского капитула, бывший настоятель Клементинского конвикта, ученейший гуманист и патриот во вкусе Борна, выдающийся знаток древнееврейского и арамейского языков. Иногда на семейный огонек заворачивал и сотоварищ Борна по бальным комитетам, директор юридического отдела Чешской сберегательной кассы, доктор Легат — старый холостяк, образованный и начитанный человек, но фрондер, как отзывалась о нем пани Валентина, которой не нравилась манера Легата высказывать свои личные, как правило, неприятные, суждения. На пражских балах доктора Легата за его невероятную худобу и необычайно некрасивое лицо называли «Скелет»; он это знал, очень страдал от этого и, чтобы замаскировать горечь, которая снедала его душу, делая еще более худым и некрасивым, притворялся, будто считает себя выше привычных светских и семейных условностей, над которыми он-де саркастически издевается. До мозга костей пропитанный завистью и неудовлетворенным честолюбием, доктор Легат играл роль человека, с великолепным презрением трактующего ничтожное общественное мнение; личину эту он носил столь последовательно и добросовестно, что она стала его второй натурой.
Чтобы внести в Лизин салон некоторое разнообразие и сделать его более интересным, доктор Шарлих привел с собою — это было в одну из сред, в начале апреля — бывшего воспитанника Клементинского конвикта, Мартина Недобыла, робкого юношу лет двадцати двух. Шарлих представил его как патриота и героя, который в самое трудное и напряженное для чешского народа время, в конце эры министра Баха, внес свою лепту в борьбу против ненавистного режима, распространяя запрещенные прокламации, за что был исключен и лишен стипендии.
Борн, довольный, что в доме его наконец-то появилось новое лицо, приветствовал столь превозносимого молодого человека чуть ли не с бурной сердечностью, а пани Валентина окружила его ласковым гостеприимством; мимоходом следует заметить, что Лиза не вышла к гостям из-за приступа мигрени, которые в последнее время все чаще приключались у нее по средам.
Принятого как нельзя лучше Недобыла тем не менее угнетала роскошная обстановка сиреневой гостиной (тогда еще Борны жили вместе с пани Валентиной), роскошнее которой он до сих пор ничего не видел, и сердечная, чересчур даже сердечная благосклонность стольких серьезных, солидных людей. К тому же зашнурованные, напудренные пышные прелести пани Валентины приводили его в смятение, и Мартин, усаженный на неудобный пуф, молчал и краснел, поглощая несметное количество чая с молоком и шоколадного и каштанового торта со сбитыми сливками — пани Валентина проворно подкладывала ему все новые и новые куски, — и вздыхал тайком, и стеснялся, и размышлял, как бы сделать так, чтоб его избавили от необходимости объедаться, чтоб эта красивая сиреневая дама перестала его поить и кормить, и как бы незаметно улизнуть отсюда.
Тут Шарлих объявил, что Недобыл — отпрыск старинного рода возчиков; Борн, знавший обо всех отраслях человеческой деятельности понемножку, — долго и оживленно говорил о «старинной славе чешских возчиков», о поэзии их жизни, о тяжелых битюгах в упряжке с медными бляхами.
— Как это говорится в вашей пословице, пан Недобыл? «В гору не гони, под гору придержи, по ровному месту не жалей» — так, верно?
Мартин, хотя и слышал эту пословицу впервые в жизни, послушно кивнул вихрастой головой — рот его был набит тортом, — и Борн, довольный, принялся рассказывать о старых поверьях и обычаях возчиков, — например, о том, что всякий возчик, перед тем как тронуться в путь, обязательно сделает кнутовищем три крестика перед мордами лошадей и потянет их за гриву; а что, у Недобылов тоже так делают?