Бранденбургские ворота

Больше Андрея огорчает то, что при всем желании и старании не может он обеспечить всех нуждающихся: возможности у профкома скудные. А среди тех, кто голодает, живет по «углам», ходит зимой полураздетым, есть очень способные, талантливые ребята. Подкормить бы их, поддержать теперь!

Все труднее стало выкраивать время для встреч с Щуренком. Гордая девчонка не подает вида, что обижена, но Андрей чувствует это по ее демонстрациям «независимости».

Свалив первый, самый трудный экзамен, Андрей помчался в Дубровку, чтобы поделиться с Шуренком радостью. Но в Дубровках его ожидала новость: тетка сообщила, что Шура уехала. Совсем. Куда-то очень далеко.

Для него оставлено письмо. Несколько наспех набросанных карандашом строчек:

«Вот и все, Андрей! Дороги наши разошлись. Тебе надо серьезно учиться, мне пора устраивать свою жизнь. Ты со своими способностями обязательно пробьешься туда, куда стремишься. А я решила перебраться в один новый город. Там очень нужны работники моей профессии. Твердо обещают комнату и хорошую зарплату. Как устроюсь, перевезу к себе маму. Если ты в самом деле друг и желаешь мне добра, не ищи меня. Это все, о чем я тебя прошу.

Прощай! Спасибо тебе за кусочек счастья. Я буду вспоминать тебя по-доброму».

Тетка была опечалена, хотя Шуренок обещала ей помогать деньгами, когда окрепнет на новом месте. Дело-то не в одних деньгах. Трудно ей теперь будет совладать с ребятишками.

На заводе ничего толком сказать Андрею не могли: прошмыгнула с «бегунком» по начальству, за два дня рассчиталась, снялась с комсомольского учета и еще успела выменять у Зинки Чухиной какие-то шмотки на старый фибровый чемодан.

Неужели все оборвалось? Так вдруг? Так нелепо?

ГЛАВА V

Казенный ЗИМ стоит на углу Метростроевской давно: крышу толсто запушил сыроватый снежок. Привыкший к долгим ожиданиям шофер дремлет, уткнувшись в барашковый воротник.

Отделившись от своих однокурсников, Гошка помахал им кожаной перчаткой и повел к машине девушку, печатая на белом снегу елочку своими модными заграничными ботинками на толстой подошве. Девушка — красавица с «лилейной шейкой», которую Бугров приметил еще в начале года. Гошка, видно, заморочил ей голову.

Сейчас он с небрежным изяществом подтолкнул девушку в автоальков, ловко впрыгнул туда сам, ЗИМ плавно тронулся и, быстро набирая скорость, пошел по Садовому кольцу.

Крымский мост штурмуют ноябрьские ветры с дождем и снегом. Бугров шагает против этой злобной стихии и с возмущением думает: «Ну почему, почему такое возможно? Пожилой шофер сгибается по-холуйски перед каким-то Гошкой! А эта девушка? Она же комсомолка! Что за слепота такая?»

Мост кажется сегодня длиннее, а подъем до Калужской к кинотеатру «Авангард» значительно круче. Потом надо еще пройти по всей Житной до Серпуховки и свернуть к Стремянному переулку, где находится их студенческое общежитие.

Андрей шлепает в такую погоду пешком не потому, что хочет освежить после лекций усталую голову. Есть другая более прозаическая причина: приходится экономить каждую копейку. Обидно, конечно, и досадно, потому что время по существу несравненно дороже денег. Но без денег — будь они трижды прокляты! — никак не обойдешься: в метро не войдешь, ботинок даже самых плохоньких не купишь, А ботинки, между прочим, вовсе не роскошь, а первейшая необходимость. Сапоги сносились вдрызг, из-за вечно промокших портянок недолго и захворать.

Бугров шагает, наклоняясь вперед при сильных порывах ветра, придерживая рукой поношенную кепчонку, купленную по случаю на барахолке.

Где-то рядом в сизой дымке, окутавшей изогнутый берег, прикорнул родной завод. Там все по-прежнему: ребята вкалывают, не упуская возможности позубоскалить и похохмить, когда выпадает минутка. Может, ой зря ушел с завода? Там ему жилось легче и проще. Работали бы с Шуренком в одном цехе, поженились бы, завели пару ребятишек, как нормальные люди. Летом ездили бы всей семьей купаться в Серебряный бор, осенью за грибами в Белые Столбы, зимой учил бы малышню бегать на коньках и на лыжах…

Где она теперь, дурочка? Куда ее занесло? Получила ли обещанную комнату? Эти вербовщики трепаться мастера, а как до дела доходит — руками разводят и напирают на пролетарскую сознательность.

Несмотря на дурную погоду и опустевшие катки, в Центральном парке слышится веселая музыка. Репродукторы доносят новую, недавно появившуюся песенку, слова которой звучат сегодня словно специально для Андрея:

«Догони!.. Догони!» —
Ты лукаво кричишь мне вослед…