Браслет

       - Выходит, что моё присутствие оказывает пагубное воздействие на творческий процесс? - Где-то там, в глубине, пряталась спасительная усмешка в её глазах, это угадывалось на уровне интуиции, но выражение лица было требовательным и непреклонным: - Вот иди и займись делом! - И она вновь загремела посудой.

       - Да, ну а как же ты?.. - растерялся я от такого неожиданного напора.

       - А что я ? - не поворачивая головы, ответила она и фыркнула, убирая со лба непокорный локон. - Первый раз на кухне?

       - Да неудобно как-то...

       - Неудобно... знаешь что делать?.. Вот-вот! Иди работай. Я тут сама как-нибудь... разберусь.

       Испытывая жуткую неловкость, я потерянно пожал плечами и побрёл в свою комнату. Конечно же, я был не против, руки у меня чесались ещё на море. Я вообще не могу долго дурака валять. Но тут случай особый. Время в присутствии Насти летело птицей. И я не заметил, как проскочили эти два дня. Любовь оказалась штукой увлекательной, и в то же время разлагающей. В смысле дисциплины. Я совершенно сбился с настрою. Надо бы посидеть, "поймать струю", как говорится, а уж потом приниматься за работу. Однако, легко сказать: "Поймать струю"! Ведь это как болезнь - или она есть, или нет её. Вдохновение заранее не заказывают. Божья благодать снисходит по Его усмотрению.

       Но - партия сказала: "Надо!", и мы берём под козырёк.

       Я подошёл к магнитофону и включил музыку - непременную спутницу всех моих творческих исканий. Даже кассета на магнитофоне стояла та же, что и до знакомства с Настей. Вообще-то, я её гонял и после похода к Игорю, и после лунных приключений, но прелести она от этого не потеряла. Вещь была многократного использования и надоесть не могла вследствие своей сложности для восприятия, а потому и теперь буквально слёту завладела моим вниманием.

       Сделав несколько кругов по мастерской, я всё же пришвартовался возле мольберта.

       Есть у меня такая странность - я терпеть не могу собственных работ. Другие, к примеру, закончив, вешают на глазах, любуются, насмотреться не могут на дело рук своих, а я начинаю ненавидеть свою работу задолго до окончания. Мне буквально бьют по глазам одни её недостатки. Говорю это, ничуть не рисуясь. Потому-то и показать мне обычно нечего интересующемуся моими работами заказчику, так как я, едва завершив своё творение, стремился поскорее от него избавиться. Честно говоря, избавляться не составляло труда, поскольку торговать своими работами я не мастак, а задаром - буквально рвали из рук. В некоторых случаях даже приходилось убеждать, что, мол, работа ещё не закончена, доводки требует, но меня не слушали, стремясь опередить конкурентов, падких на халяву.

       Писать маслом я начал совсем недавно, но сразу же почувствовал в себе силу. Проблема, как и в случае с выжиганием, всегда оставалась только одна - сюжет. Тематика моих творений несколько отличалась от ширпотреба. На мистику мало кто клевал. Но те, кто клевал, исправно освобождали меня от готовых картин. Задержалась только эта, последняя, да и то только потому, что ещё была не закончена. Но глаз на неё уже положили.

       Это была одна из моих мистических фантазий. Её название вытанцевалось само собою. И тоже под впечатлением музыки. Точнее - под впечатлением от названия одного из альбомов легендарных Uriah Heep. "Невинная жертва" - так назывался тот альбом. Так же назвал я и свою картину. Это было как бы наитие свыше. Стоило мне только перевести значение английского словосочетания "Innocent Victim", как перед моим внутренним взором стала вырисовываться "очередная страшилка", как о ней отозвался Игорь, ещё когда я только в карандаше продумывал её сюжет. Это определение совсем не означало, что он отрицательно относился к моим работам вообще, и к этой в частности. Несмотря на свой приземлённый практицизм, музыку высших сфер слышал и он. Мне в своё время даже удалось заразить его своим вдохновением, и он произвёл на свет несколько копий приглянувшихся ему репродукций с картин великих мастеров. Только методом популярного в то время у нас обоих выжигания. Аппарат достал он, показал, как это делается и - меня захватило. Тут даже трудно сказать, кто кого подвиг на такого рода творчество. Разница была лишь в том, что он предпочитал делать копии, а меня они сковывали, лишая простора творческого самовыражения. Я стремился создавать только свои вещи. Видимо, они удавались, поскольку уходили из-под рук порой незаконченными, о чём я уже говорил.