Брат болотного края

— Еда у нас есть, нам бы огня… — Лежка совсем осип, смотрел загнанно, увидел бы Батюшка, высек бы до крови.

Сова вскинулась, даже перья на куртке взъерошились, будто настоящие, но ответить не успела. Из зарослей бузины неслышно выскользнула та, что носила оленьи рога.

— До рассвета да без огня? Все мы тут околеем. — Голос ее звучал тихо, но уверенно.

Волк не стал дожидаться ответа и быстро скрылся в буреломе, отправился на поиски сухих веток для костра. В его покорности Поляше почудилась верность иного рода, чем привычные лесу права сильного над слабым. Она насмешливо скривилась, благо тьма скрывала ее от глаз кабана, не отходившего ни на шаг, пылавшего гневом и упоительным жаром.

— Благодарю вас, — прошептала девка, даже голову склонила и голосом не дрогнула, пряча смех. То ли правда поверила в силу ряженых, то ли выдумала себе план спасения. Кто в ночи разберет?

Огонь развели споро. Волк вернулся с охапкой сухого валежника, Лежка выудил из мешка зажигалку, одну из тех, видать, что Батюшка приносил из города. Поля тут же вспомнила, как кривилась Аксинья, даже в руки отказывалась брать городскую пакость, но кто спросит глупую бабу, когда Хозяин уже все решил? Костер вспыхнул ярко, зачадил в небо витком дыма, заиграл на ветру, но быстро успокоился. Потянулись к теплу онемевшие руки, заблестели во тьме глаза, замерцало в них живое пламя. Только сова оставалась в стороне, зябко подрагивала перьями, топталась, поглядывала нехотя, с тайной завистью.

— С чужаками огонь делить… — бормотала она. — Со смертниками…

— Коли ты нас не приговорила еще, так разреши в ночи не замерзнуть, — ответила ей Леся, распахнув шаль. В ложбинке между ее ключиц мерцал оберег с медуницей.

— Не мне приговаривать, на рассвете само решится.

— Вот на рассвете и поговорим. — Девка широко улыбнулась, протянула руку. — Подойди ближе, тепло тут, хорошо… Что тебе мерзнуть?

Сова зло насупилась, но шагнула к огню, бочком-бочком и уже оказалась рядом, присела на камень, прищурилась, разомлела. Поляша наблюдала за ними со стороны. От огня по лесному холоду расходилась обжигающая волна. Казалось, достаточно приблизиться хоть на шаг, и плоть, застывшая в миге умирания, вспомнит, сколько времени прошло с той кровавой ночи, и тут же начнет отходить от костей, исходя тошнотворной жижей. Тепло, сонное людское молчание, мигом примирившее их, согретых и живых, больно ударило Поляшу. Она медленно опустилась на мерзлый мох, позволила холоду подняться вверх по спине, перехватить горло. Так можно было поверить, что вода, текущая по щекам, — не слезы, а роса, выпавшая к рассвету.

…У костра молчали, дрема сковала тела. Тяжелые веки опускались сами. Чтобы поднять их, требовалось много сил, столько у Поляши не было. Озябшее без лебяжьего пуха тело, будто чужеродное, никому не принадлежавшее до конца, как временный дом или комнатка снятая впопыхах, отстраненно погружалось в раскисшую грязь.

Щелочкой приоткрытых глаз Поляша увидела, как склоняется к груди голова пришлой девки, как жмется она плечом к плечу лесного сына. Злость разлилась внутри мертвого тела — нежности, трепещущей, как пойманная в силок птичка, не место в засыпающем лесу. Поляша стряхнула с себя сон, оперлась было рукой, чтобы подняться, но ладонь поехала по склизкой грязи. Жадно чавкнуло, опасно пахнуло гнилью.

Болото подобралось с северной стороны, тихо-тихо проползло через устье оврага, растеклось по дну. Там, где при свете дня еще можно было пройти, не промочив ноги, теперь пузырилась густая жижа, дно оврага подернулось болотной дымкой, вот-вот замерцают голодные огоньки — предвестники большой беды.

— Вставайте, — прошипела Поляша, медленно, чтобы не привлечь топь, приблизилась к костру. Тот больше не обжигал. Ослабевший, он начал чадить, низко опустился к земле, готовясь потухнуть в плотном тумане, окутавшем все вокруг.

Первой очнулась пришлая девка. Открыла глаза, взглянула рассеянно, но собралась, пихнула плечом Лежку, тот дернулся, повалился на бок прямо в туман, вынырнул из него, как из полыньи, и тут же вскочил.

— Откуда? — спросил он, голос звучал приглушенно. — Не было же.

— А теперь есть, — оборвал его волк, успевший подняться и затоптать умирающий костер. — Здесь так: задремлешь в лесу — проснешься в болоте. Уходим.

Заспанная сова повела их через туман. Ее упитанное тело с трудом переваливалось с кочки на кочку, ноги в коротких сапожках соскальзывали в мутную жижу. Олениха подхватывала ее за рукав, вытягивала на твердое, все беззвучно, все не глядя почти. Будто всегда они так и жили — шли по болоту, разрежая собой туман, убегая прочь от гнили. Но куда, если она повсюду? Поляша нащупала в тайном карманчике деревянный листок. Неважно это, неважно. Скоро проснется суженый ее. Скоро пробудится. Если безумцы придут к его берегам, если попросят. Он примет их. Будут жить в покое. Два Хозяина да она-берегиня, одному жена, другому мать. А эти… Что с них возьмешь?