Брат болотного края

Но Леся их не слышала. С каждым шагом, она будто отделялась от тела и пути, по которому то упорно шло. Первыми исчезли ощущения — солнце больше не пекло макушку, пульс не вторился в пережатых руках и отхлестанных щеках, не натирали грубыми швами чужие ботинки. Потом исказились мысли. Вот Леся прислушивалась к бессмысленной брани идущих впереди нее; вот приглядывалась к той, что никак не получалось назвать Поляшей, ведь на деле она была совершенно мертвой, конечно и невозможно; вот до одури боялась этого; вот до смешного надеялась еще, что все это глупость, неудачная шутка; вот размышляла, а не сходит ли с ума сотрясенный ее мозг, пусть Глаша и вылечила рану, но может внутри та успела натворить дел, потому так смутно все, так немыслимо. Чем не решение всех бед? Чем не объяснение?

Но подумать об этом как следует Леся не успела. Сделала шаг и ухнула в вязкое небытие. Померкли звуки, потемнело, замылилось все. Они только вышли из зарослей лощины, только огляделись — кругом темнели сосны, мягким ковром расползся под ногами влажный мох, а земля стала рыхлой, готовой обвалиться за край оврага, по которому нужно еще было пройти, осторожно и тихо. Секунду назад все было, и вдруг почти перестало существовать. Осталось далеко-далеко.

Леся осела на мох, вцепилась в него ослабевшими пальцами. Хотелось вдохнуть, но воздух застревал в перехваченном страхом горле. Мягкое тело кулем завалилось на бок. Не осталось ничего, одна только боль. Она вспыхнула в бедре — острая игла, и еще одна, и еще. Все существо Леси сжалось в крохотную точку, в которую впилось раскаленное острие.

Где-то далеко вскрикнул Лежка, бросил на землю мешок, упал перед Лесей на колени, схватил за плечи, встряхнул. Где-то еще дальше оборвалась на полуслове мертвая. Но ближе, куда ближе обжигала холодом боль. Она ворочалась в ране, вгрызалась в кость, пронзала плоть, травила ее ядом и гнилью. Всем своим существом Леся устремилась к боли, обвила ее, заперла в себе, отчего-то ей было важно не выпустить этот затхлый холод наружу.

— Тише-тише, — зашептала она боли. — Ты во мне, хватит-хватит пока, не рвись, во мне ты, во мне…

Боль всколыхнулась, вязкая, как кисель, мерзлая, как старое болото. Но послушалась. Позволила оттеснить себя вглубь, в самое нутро. Принялась травить, прожигать все, что живо там, тепло и беззащитно.

И мир начал возвращаться. Леся почувствовала, что лежит на влажном мху, шаль набралась его влаги и стала тяжелой. В руку впилась острая веточка, поясницу свело холодом, а рубаха прилипла к вспотевшей спине. Боль же стихла, затаилась в ране, только по штанине разлилось жирное пятно, и пахло от него болотной жижей.

— Леся!.. — все звал и звал ее Лежка, тряс за плечо, испуганный и несчастный.

В мыслях мелькнуло, мол, надо же, лесной человек, а не чует, не видит ничего. Не понимает, что поздно бояться, все уже свершилось — гниль проникла в рану и не будет спасения. Нет, не будет. Забери свою медуницу, мальчик, не трать последнюю силу рода на обреченную сгнить изнутри — это кто-то другой, уставший от собственной мудрости, говорил в Лесе, а сама она уже начала плакать.

— Больно… — зашлось внутри рыданиями. — Больно!

— Где? Где? — всполошился Лежка, начал ощупывать ее, не ушиблась ли, не поранилась.

Мертвая подошла к ним неслышно. Втянула воздух носом, ноздри затрепетали, искривился рот, наклонилась над Лесей.

— Где гнильцу подхватила?

И закружились в танце сестры, и зашумел лес, то ли приснившийся, то ли почудившийся Лесе.

— Не ври только, — остерегла мертвая. — Где?

— В лесу, — ответила и не соврала.

Мертвая помолчала, кивнула, мол, верю.

— Плохо это, почуют нас, как ночь придет, почуют…

Их обступал стремительно темнеющий лес. Клонились к земле еловые лапы, высились сосны, прятались под их пологом лещина и можжевельник, зябко тянуло влагой от земли. В темени затихали птицы, только дятел продолжал отрывисто выстукивать рваный ритм.

— Кто почует? — чуть слышно спросила Леся, кожей чувствуя опасность, обступившую их со всех сторон.

— Те, кто не спят в овраге.

Лежка пошатнулся, но устоял, только сжал посильнее Лесино плечо.

— Надо уйти отсюда, еще успеем!

— С гнильцой-то?

— Тогда повыше залезем!

— С гнильцой-то?

— Не насмешничай!..

Они принялись спорить, словно Леси и не было рядом. Но та была. Потянулась, схватила мертвую руку, притянула к себе.

— И не думай сбежать, — прошипела она прямо в холодное, побитое тленом ухо. — Ты клялась меня вытащить, так думай, смертявка, думай!

Мертвая клацнула зубами, вырвалась. Их глаза встретились. Одного взгляда хватило.

— Закопаться бы. Сумеешь?

Лежка кивнул.

— Ну, пойдем искать, где…

— А она как же? — Теплая ладонь грела Лесино плечо.

— Ничего с ней не случится, — процедила мертвая и зашагала по краю оврага.