Вместе с ощущением бескрайности просторов появилось чувство огромности сроков во времени, глубокая древность истоков, откуда начали свой путь наши предки. От картины к картине, во множестве сцен, эпизодов, событий вставала перед глазами вся история Руси, русского народа: беззаветная храбрость в борьбе с врагами и преданность родине; бедность и нищета и великое изобилие природных богатств; народное горе, отчаяние и удаль, поиски правды и справедливости; народные восстания против угнетателей; красота русских женщин и девушек; игры белобрысых ребятишек под жгучим июльским солнцем; великое раздолье речных просторов, полей и нив, лесных опушек и непроходимых чащоб; обомшелые валуны; широкие небеса — то грозные, то щедрые, тихие и добрые; море, прибой; хаты Украины, завороженные густым лунным светом; великие русские люди: богатыри народных легенд и сказаний и богатыри мысли — Пушкин, Гоголь, Лев Толстой, Тургенев, Некрасов, запечатленные в портретах Кипренского, Крамского, Репина.
Революция! Первые образы нового, советского человека: рабочий-красногвардеец, матрос-большевик, рабфаковец, пионервожатая, комсомольцы-вузовцы; великие стройки пятилеток.
Но никогда Зоя не уходила из Третьяковской галереи успокоившаяся, насытившаяся тем, что она там видела и только что пережила. Нет, этого ей было мало! Хотелось самой, уже не с помощью великих мастеров кисти, а в самом деле своими собственными ногами побродить и попутешествовать. Зоя только в раннем детстве выезжала из Москвы, гостила в Сибири у бабушки, но ведь это было так давно… Иное дело теперь, когда она чувствует себя уже совершенно взрослым человеком, завтра же, нет, после экзаменов, вскинуть рюкзак за спину и отправиться в дальнюю дорогу, и чтобы рядом с тобой шли все твои школьные товарищи!
В зале Сурикова Зою удивило, как много народа стояло около картины «Боярыня Морозова». Она подумала: «Будет ли когда-нибудь время, когда вот так же десятки людей ежедневно будут толпиться около картины Шуры «Гражданская казнь Чернышевского»?» Зоя сейчас с особенной остротой ощутила — такая картина, рано или поздно, должна появиться, должна, во что бы то ни стало! Ведь во всей Третьяковской галерее нет даже обыкновенного портрета Чернышевского. Но хватит ли у Шуры для этого силы воли? Несмотря на свой огромный рост, он все-таки до сих пор ребенок, ему не хватает четкости в поступках, он слишком добродушен, слишком покладистый и вяловатый. А ведь надо столько самоотверженно трудиться, чтобы стать настоящим художником!
— Шура, — спросила Зоя у брата, который вместе с Димочкой Кутыриным тоже отстал от группы и задержался около «Боярыни Морозовой», — как ты думаешь, у кого получилось бы сильнее — у Репина или у Сурикова?
Зоя больше ничего не сказала, не хотела, чтобы слушал Кутырин, стоявший в трех шагах от них. Но Шуре достаточно было и этого: брат и сестра поняли друг друга с полуслова.
Шура задумался. Для кого из этих великих художников тема «Гражданская казнь Чернышевского» могла быть ближе? Он смотрел на «Боярыню Морозову», но в то же время вспоминал все, что видел из работ Репина своими глазами или же знал по репродукциям то, что собрано в Ленинграде, в Русском музее.
— Суриков, — сказал Шура, — слишком эпически спокойный. Он не…
— А казнь стрельцов? — перебила его Зоя.
— Чернышевский — трагедия, а не былина. Репин дал бы образ Чернышевского резче, ярче. Особенно лицо в момент самой казни. А цветы у Репина получились бы как бомбы. Ты вернись в его зал, посмотри, что он делает красной и белой краской, когда показывает митинг у Стены коммунаров в Париже!
— Ну, а ты посмотри, — настаивала Зоя, — как Суриков изобразил толпу. Ведь это же весь русский народ той эпохи!
Несмотря на то что спор Зои и Шуры не давал как будто повода для шуток, Димочка Кутырин не утерпел и сказал:
— О чем спорите, эстеты? Вас волнует детская проблема — кто сильнее: Суриков или Репин? Мой младший братишка два дня не дает прохода бабушке, пристает, чтобы она ему сказала: кто сильнее — лев или тигр?
В это время к ним быстро подошла Ната Беликова и сказала:
— Вера Сергеевна ругается! Почему вы отстаете?
Не обращая никакого внимания на ее слова и считая свой разговор с Зоей законченным, Шура подошел вплотную к картине Сурикова. Ему хотелось понять, как удалось художнику, не прибегая к кропотливым подробностям, при помощи одного лишь непринужденного, свободного движения кистью, одним мазком достигнуть самой высокой, какая только мыслима, правды в изображении человеческого характера?
Зоя хотела скорей подойти к Вере Сергеевне, извиниться перед ней. Но надо было привести с собой и Шуру. Хорошо зная, что теперь, когда он поглощен своими наблюдениями, слова не могут иметь на него никакого действия, Зоя взяла его за руку и осторожно потянула за собой. И вот Шура, с независимым видом ходивший по всей галерее, как ему вздумается, не особенно считавшийся с тем, мешает ли он кому-нибудь или нет, вдруг вспыхнул от прикосновения сестры, как маленький, вырвал руку и резко сказал:
— Отстань!