Брат и сестра

Скинув пиджак, Николай Иванович развязывал галстук и прятал его в карман; расстегнув ворот и высоко закатав рукава рубашки, он метался по чердаку, прихрамывая, лавировал между деталями декораций, разложенными на полу. Он появлялся то в одном конце чердака, то в другом то ли с кистью в одной руке и с банкой красок в другой, то ли с зажатыми в губах гвоздями, с деревянной планкой в руках и с молотком, засунутым за пояс брюк.

Иногда, в очередном припадке отчаяния, он вдруг набрасывался на Димочку Кутырина и на Космодемьянского, кричал: «Что вы делаете! Убирайтесь домой, вы только мне мешаете, я сам сделаю! Если мы будем переделывать, мы никогда не успеем!»

На его лице возникала мефистофельская гримаса; даже в его ныряющей походке появлялось что-то ехидное, точно, припадая на больную ногу и тотчас же взлетая, кланяясь и выпрямляясь, он хотел кого-то поддеть на рога.

Через два дня, взглянув на расставленные вдоль кирпичной стены чердака просыхающие декорации, он воскликнул: «Гениально! Черти, ведь вы же настоящие художники!», «Кто сказал, что не успеем?! Терпеть не могу паникеров!»

После такой крутой перемены в самочувствии Петя Симонов обычно должен был отправляться на Коптевскую площадь за колбасой и пирожными «на всю братву», но на деньги Николая Ивановича.

Напрасно Зоя боялась за Шуру. Увлечение работой на чердаке не только не отвлекало его от занятий в школе, а, наоборот, принося ему глубокое удовлетворение, делало его более раскрытым для всего остального: сидя на уроках, он стал внимательнее следить за объяснениями педагогов, и для приготовления домашних заданий теперь ему требовалось гораздо меньше времени. Третью четверть Шура закончил с хорошими отметками.

Мать видела Зою и Шуру реже, но она все понимала и не обижалась на них: оба они — брат и сестра — развернулись в эту весну шире, жадно и глубоко дышали, походка у обоих стала более живая, с нетерпеливыми жестами, все им давалось легче, чем обычно, и они успевали все сделать.

Одно только омрачало Шуру по временам. Он мог немного подзаработать и помочь матери, — ее брат, дядя Сережа, живший в Замоскворечье, не один раз предлагал Шуре чертежную работу, но Шура пока отказывался. Иногда он мечтал: заработает и купит Зое туфли на высоких каблуках. Ведь она уже совсем взрослая девушка, а еще ни разу не носила туфли на высоких каблуках. Но ни от футбола, ни от работы на чердаке Шура пока не был в состоянии отказаться.

Помимо работы над «Майской ночью», в старших классах шла подготовка к концерту. Вера Сергеевна предложила Зое выступить с чтением отрывка из «Мертвых душ»: «Дорога». Ярослав Хромов приготовил «Май», а также «Июнь» из «Времен года» Чайковского. Только эти двое из девятого «А» должны были выступать в концерте.

Однако накануне концерта Зоя предупредила, что не будет читать, хотя выучила отрывок наизусть и несколько раз проработала с Верой Сергеевной. Вера Сергеевна не могла разубедить Зою. Зоей овладело какое-то неприятное чувство: она раньше никогда не участвовала в концертах, и теперь ей казалось, что если она выйдет на сцену, то это будет равносильно тому, что она заявит всем зрителям: «Смотрите, какая я хорошая!» — и от этой мысли ей становилось противно.

Она упорно стояла на своем. Раз уж ее не смогла заставить выступить сама Вера Сергеевна, то не помогли, конечно, уговоры ни Лизы Пчельниковой, ни Ирины Лесняк.

Когда окончился концерт, а Зоя так и не выступила, Шура нашел ее в коридоре и сказал ей с искренней горечью:

— Никогда не думал, что ты такая трусиха! Теперь мне стыдно будет смотреть в глаза ребятам.

А «Майская ночь» имела шумный успех. На просмотре присутствовал заведующий районным отделом народного образования. Он разрешил показать спектакль в трех клубах. Полная победа! В первый выходной день после майских праздников трое ребят из девятого «А» — Димочка Кутырин, Терпачев и Шварц — отправились на улицу Кирова и привезли в школу два прекрасных, сильных прожектора. Их сейчас же опробовали на сцене. Николай Иванович, увидев, какой мощный свет дают прожекторы, тотчас же заявил, что следующей драматической постановкой будет «Садко», по опере Римского-Корсакова, с подводным царством. Пускай Ярослав Хромов разучит на каникулах музыкальное сопровождение — постановка будет показана в Октябрьские праздники.

Шура Космодемьянский отказался ехать за прожекторами, отправился к своему дяде на Большую Полянку и попросил его достать чертежную работу.

Дома, когда Зоя вышла из комнаты и задержалась у Лины, укачивавшей ребенка, он, устраивая себе на полу постель, сказал матери:

— Зойка упрямая и гордая, она ни за что не скажет, но я уверен, она потому не выступила на концерте, что у нее поношенное платье. Все-таки она уже взрослая девушка. Люська Уткина каждый месяц меняет платья, а Зоя носит второй год, да и то перешитое из двух старых. Даю честное комсомольское, к лету у нее будет новое!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ