Брат, найди брата

Это когда уже заканчивали второй конверторный. Работал тогда у меня в бригаде монтажник Чернопазов — Приблудный Ваня. Кличка была такая потому, что он к нам как бы и вправду приблудился. Давно еще. Один раз глядим, стоит парнишка, голову задрал, на нас смотрит. Другой раз. Как-то и сам подставил внизу плечо, потом в инструменталку за шлангом сбегал, а там в перекур сидит уже в будке среди ребят, сало с хлебом рубает и всю свою жизнь с самого начала засвечивает… Поняли тогда так, что отец его с матерью, еще когда он был пацаненком, разошлись, в разные стороны разъехались, а его у бабки в таежной деревеньке оставили — там и вырос. Последнее время в интернате жил, закончил восьмой, год в леспромхозе протолкался и вот приехал к нам на Антоновку. Понравилось моим хлопцам, что начал парень не с отдела кадров, как все, хочет не абы куда, а сперва присматривается — значит, самостоятельный и с характером. Взяли учеником и не ошиблись: что руки, что голова у парня — золото. И чутье. Как будто на верхотуре на отметке «сто» родился и вырос. Где лаской, а где и таской, как водится, вынянчили его, выкохали, монтажник стал — сам черт ему не брат. Мы его и в армию проводили, и отслужил — встретили, в общем, чего там долго разводить — свой. В последнее время, правда, разбаловался, довольно сильно за воротник стал закладывать, ну да холостяцкое дело известное, пока терпит, вот мы, как теперь понимаю, и терпели — до тех пор, пока не приехала из тайги проведать внука бабушка его Анфиса Мефодьевна.

Дело было в начале осени. Собираемся это раненько возле тепляка и вдруг видим: идет наш Приблудный и за спиной у него самый настоящий лыковый пестерь, к тому же не такой легкий — судя по тому, как одно плечо у Вани совсем обвисло. Посдвигали мои хлопцы кепки на лоб, ждут, руки в боки: что-то новенькое. Поставил он пестерь мне в ноги, буркнул небрежно: всей, мол, братве — от бабки, вчера приехала. И отошел в сторонку, отвернулся, начал портянку перематывать — решил, что самое время.

Наши переглянулись, поближе подошли, открыл я пестерь, а там… Отчего это, скажи, получается? Грохочет кругом железо, дым над головою пластается, от коксового газком тянет, а ты увидел все эти лукошки да туески, такие вроде нездешние, как будто с другой планеты, и душа твоя вдруг зашлась от тихонькой светлой радости… Видать, всей деревней собирали Иванову бабку — чего только не было в пестерьке! Рассыпчатый домашний творог и белый липовый мед. Малиновое варенье и пирожки с грибами. Соленые груздочки один к одному и малосольный харюзок, переложенный листьями крапивы. У хлопцев у моих слюнки потекли, когда увидали это богатство. Один предлагает тут же послать гонца в магазин, чтобы к обеду непременно вернулся; другой с ним спорит, доказывает, надо срочно, пока все свеженькое, идти к инструментальщику дяде Грише, у него всегда есть в заначке, а работа, она, все знают, не медведь, в лес не убежит — завтра поднажмем…

Слушал я, слушал, поднимаю руку: хорош. Все наверх, а Иван обратно в поселок, к директору кафе «Ветерок». Пусть-ка тот определит пока пестерек в холодильник, а вечером для знаменитой — ну а как же иначе? — бригады монтажников Вэ Эм Бастрыгина оставит на летней веранде четыре столика. Для бабушки Анфисы Мефодьевны днем устроить экскурсию по поселку с показом исторических мест, в том числе того самого, где должен был бы стоять у нас памятник Первым Добровольцам. Потом бабушка хорошенько отдохнет, а около восьми вечера пусть ждет представителей трудящихся, которые пригласят ее на торжественный вечер, ей же, Анфисе Мефодьевне, персонально и посвященный… Вопросов нет? Нет.

Закинул Иван свой пестерь за спину, потопал к электричке.

Остальные ребята до конца смены как на крыльях летали, глянуть со стороны — не монтажная бригада, а прямо тебе кордебалет. И вечер потом был такой, что и все наши до сих пор его вспоминают, да и бабушка, Анфиса Мефодьевна, дай бог ей здоровья, наверняка надолго запомнила. Тут ведь дело какое: почти все мои первопроходцы давно уже от корня от своего оторвались, швыряло их по жизни туда-сюда, словно перекати-поле под злыми ветрами, и другой раз, случалось, в такие дали забрасывало, что и на похороны родной матери при всем желании не успеешь.

Когда моя бабушка померла, которая меня, считай, и выкормила, и в детстве от неминучей смерти спасла, мы были в командировке за Полярным кругом, работали в семь потов — месяц оставался до пуска одной хитрой фабрики, которую надо было сдать кровь из носу. Несмотря ни на что, решил я все бросить, лететь, но уже на первом отрезке догнала «антона» метель, хорошеньким зарядом чуть не сбила, кое-как сел, десять дней потом промаялся в набитом до отказа аэропорту, ждал погоды, а когда ее дали наконец, попросил буфетчицу пополней стакан налить, выпил и полетел обратно — доводить до ума установку для скоростного дробления твердых пород: милая бабушка, прости!..

А только ли со мною так было?

Потому-то, наверное, и вышел праздник, какого ни до, ни после у ребят моих не случалось…