Брат Солнца

 Баба Маша ушла, а Артем решил послоняться немного по участку. Обошел баню, вишни, крыжовник, яблони. Родители участком особенно не занимались. Посадили сразу деревья, кусты. Урожай употребляли по мере созревания или раздавали. Редко-редко делали компоты или варенья. Мать сажала многолетние цветы – так, чтобы было пышно и красиво, - и чтобы не надо было много ухаживать. Все они теперь отцвели – и лилии, и пионы, и ирисы. Еще отец косил траву. Причем принципиально – косой. Косить учился у соседа, покойного теперь мужа бабы Маши. Ученик он был дотошный, все хотел узнать больше, чем знал учитель. Косу настраивал как скрипку, все что-то подстукивал, подтачивал. Косил творчески, ожидая вдохновения. Когда оно приходило и не уходило во время косьбы, он любил говорить: «Толстой пахал, а я – кошу».

 Следы этой отцовской деятельности были видны по всему участку, - везде торчали короткие остья травы. Это был, конечно, не английский газон, но участок выглядел аккуратно. А отец теперь не появится тут, наверное, до октября…

 А что это – большое и белое - просвечивает сквозь крону последней яблони? Артем обошел дерево и увидел на угловом столбе ограды старый, местами ржавый, эмалированный таз. Кто бы мог его здесь повесить? Бывший боец невидимого телевизионного фронта повертел таз в руках и повесил его обратно. «Черт с ним, пусть висит… Наверно, обронил кто-то на дороге, когда стирать ходил на старицу… Заберут, если надо»

 Он развернулся и пошел к дому. Его снова стало клонить в сон. Не иначе, это выветривались из него ночные монтажи и утренние эфиры… В городе такой постоянной сонливости не было. Город и работа задавали ритм, дергали за ниточки, чтобы не заснул на боевом посту. Потеряв эту подпитку, Артем только теперь, в деревне, почувствовал, как же он чудовищно устал, измотался за свой, небольшой пока, трудовой стаж. «Нет, спать и еще раз спать!» - Твердо решил он и в этот момент сообразил, что подошел к крыльцу и не может на него зайти, потому что на крыльце сидит человек и смотрит на него, Артема, в упор.

 Человек этот был коротко стриженым, голым по пояс, в синих тренировочных штанах и сланцах на босу ногу. Светло-серые, навыкате глаза смотрели прямо как бы без единой мысли и, в то же время, со смесью вздорности и гостеприимства. В правой руке внезапного гостя была плохо ощипанная курица, а в левой – поллитровка.

 Они смотрели друг на друга, наверное, секунд тридцать, и Артему время от времени казалось, что он попал в рассказ Хармса про мужика на дереве, который показывал кулак, - и если снять очки, то мужик пропадал, а если опять одеть – то снова появлялся. Но Артем носил линзы. Мужик не исчезал.

  - Ну, что смотришь? - сказал мужик. - ЗдорОво! Вот, видишь, знакомиться пришел. Я ведь не как эти, - махнул он головой, видимо, в сторону «этих», - мне наливать не надо, я сам кому хошь налью! Я, вишь, не с пустыми руками пришел, - поднял он курицу, - с гостинцами.

 В сознании Артема медленно всплыло слово «контуженый». У него часто – в силу образования и специфики работы – всплывали в голове нужные слова. Он только не мог сообразить – про кого это слово – про мужика или про него, - про Артема?

  - Отца твоего знаю, - сказал гость, - хороший мужик, выпивали вместе. Давай и мы, что ли, - за знакомство!

  - Неплохо бы познакомиться, - перед тем, как за знакомство пить.

  - Да ладно… - скривил мужик губы, - чего тут знакомиться… Это я уж так сказал… Ты – Артем, а меня тут все знают… Любую собаку спроси: «Куканова, - скажи, - знаешь?» - скажет: «Знаю!»

 Да, про Куканова Артем слышал. Чудной мужик, заводивший своими выходками всю деревню, - так про него рассказывали родители. Чудной и, в общем, безобидный. Наговорит с три короба, заварит кашу, а потом изо всего выходит пшик. И, действительно, отец с ним иногда аккуратно выпивал. Почти каждая такая выпивка превращалась в анекдот.

  - Ну хорошо, - согласился Артем из дипломатических соображений, - пойдем на веранду, что ли, - не из горла же пить.

  - О! – окнул на полдеревни Куканов. - Это дело!

 На веранде Артем достал стограммовые стаканчики, копченую колбасу и хлеб, которые привез с собой, сделал бутерброды. Кроме того, он расстелил на столе газету, - чтобы Куканов положил, наконец, свою курицу. Приглядевшись к бутылке, Артем спросил:

  - А чего там?

  - Известно чего – самогон!

 Артем с недоверием еще раз изучил прозрачную как хрусталь жидкость в бутылке:

  - Точно? А не политура какая-нибудь?

  - Ты че, обижаешь…

  - А почему он прозрачный?

  - Вот ядрена карусель! – хлопнул себя по коленке Куканов. - Вы там телевизор в городе больше смотрите, скоро уж совсем все забудете… Только в кинах самогон как с соплями мешаный, а настоящий-то он – чистая слеза! Ну, на крайняк – подкрасишь чем-нибудь…

 И все-таки Артем не решился пить Кукановский продукт и предложил отведать водки из отцовских запасов. Куканов сначала, было, обиделся и схватил со стола свою курицу, но, подумав, положил ее обратно и сказал:

  - Хрен с тобой, тащи… А самогонку я тебе дарю! Попробуй, - она полезная, - для себя гнал… Тут все природное…