Братьев своих ищи…

И Паша на удивление быстро согласился. Даже спросил ее о здоровье.

Она положила трубку и сказала с надеждой:

– Мне кажется, Сеня, он хороший человек. Он так со мной сейчас говорил, что мне кажется, он мне деньги вернет…

Назавтра в 11:00 мы были у стеклянных дверей зеркального здания.

По вывеске это уже не был банк, это было финансовое управление.

Поднялись на восьмой этаж, прошли по стеклянным полам, я впервые такое видел – под стеклом плавали рыбки.

Перед нами открыли двери, нас усадили, угостили, не заставили ждать.

Он появился.

Он полысел, но взгляд был такой же, по-детски открытый.

Он даже обнял и Полину Борисовну, и меня. Сказал:

– Я очень рад, что Вы приехали, Семен Матвеевич.

Потом сел и произнес очень тепло:

– Слушаю Вас внимательно.

Я сказал сразу:

– Здесь какое-то недоразумение, Паша.

Клянусь вам, я был уверен, что, выслушав меня, он ответит: «Конечно же, меня неправильно поняли, я верну все деньги…».

Вернее, мне так хотелось, чтобы он ответил!

Но после моего пояснения, он сказал:

– Банк обанкротился. Такое бывает.

– Но деньги ты вернешь? – спрашиваю.

– Ну, как же я их верну? – говорит. – Полина Борисовна, дорогая моя, я же Вам все объяснил…

И вдруг Полина Борисовна встает и говорит:

– Извини, Паша, – и столько смущения в голосе. – Это Сеня приехал, он подумал… Мы пойдем…

Откуда это в нас, ну, откуда?! Это я уже сейчас по ходу написания истории разогреваюсь. Ну, откуда эта покорность перед таким откровенным, не прикрытым бандитизмом… Откуда?!

Я увидел ее, испуганную, одинокую, такую беззащитную перед всем этим. И сказал ей: «На секундочку, Полина Борисовна», – и потихоньку вывел ее из комнаты.

Повернулся к Паше, а он смотрит на меня, словно не понимает, в чем дело.

Я ему говорю:

– Она же тебе все свои сбережения отдала.

Он мне:

– Банк сегодня – это очень рискованное дело.

Я ему:

– Ты знаешь, какая у нее пенсия?

– Увы-увы, – говорит.

– Ты же настоящий бандит, – говорю.

– Не советую, – говорит, – у меня охрана не любит евреев.

– Отдай ей деньги.

– Не могу.

– Отдай. Что тебе эти ее деньги? У вас тут рыбы под полом плавают, – сказал я. И вдруг у меня мелькнула мысль, я понял, как с ним надо говорить.

– Дай по-черному, – говорю.

– Нельзя.

– Никто не узнает.

– Узнают.

– Но она же с голода умрет.

– Меня бесполезно брать на жалость…

– Паша, ты, что – с ума сошел?! Ты же для нее, как сын был! Ты же у нее с утра до вечера котлеты ел! Такого не может быть, Паша… Я действительно не понимал, клянусь, у меня не вмещалось ни в башке, ни в сердце, что он, Паша, может так отнестись к Полине Борисовне.

Все было не логично. Он же денежный мешок, это видно сразу, что ему стоит отдать деньги своей учительнице, это ведь копейки для него!

Но он был несгибаем. Смотрел на меня с очень мягкой ухмылкой и хлопал глазами.

Я развел руками.

– Ты подонок, Паша, – сказал я.

Тогда он встал и вежливо ответил:

– Наш разговор закончен, Семен Матвеевич, Вы можете возвращаться в свой Израиль. Давно хотел Вам сказать, что Ваше отношение к арабским гражданам просто возмутительно.

Пытаетесь взывать к совести, а сами?! Всего Вам хорошего!

Я вышел из здания.

Понимая, что все было зря.

Выпрямился, боялся, что меня таким увидит Полина Борисовна.

Но она ждала меня через дорогу, на скамейке, у автобусной остановки.

И на счастье, не смотрела в мою сторону, а задумчиво разглядывала свои руки.

Было все, как в кино: ветрено, пустынно, скрипели деревья, и летела над асфальтом пыль и всякий мусор.

Полина Борисовна казалась мне еще более одинокой.

Я подошел, улыбнулся.

Она меня ни о чем не спрашивала.

И я ничего не говорил.

Вечером друзья собирались в Доме кино. Я не пошел, позвонил, что не смогу прийти, они страшно удивились.

Но я ведь уезжал назавтра, не мог оставить Полину Борисовну одну в этот вечер.

И мы очень хорошо поговорили!

Я рассказал ей, что учу каббалу.

Сказал, что именно этим каббала и занимается – строит отношения между людьми. Чтобы оставались Людьми в любых обстоятельствах. Она слушала меня внимательно.

Я рассказал ей о своих друзьях, о том, что счастлив.

Она очень радовалась.

Вспомнили былые денечки. Я принес шоколадный ликер, знал, она любит. Выпили чуть. А потом она говорит:

– Не так мне надо было жить, Сеня.

– Давайте о прошлом не говорить, Полина Борисовна, все, что было, было правильно.

– Нет, неправильно, – отвечает. – Ведь я помню, как развивала им мозги, чтобы были уверены в себе, чтобы в любой ВУЗ могли поступить. И действительно, о них всегда говорили: «Это ученики Полины Борисовны, они все образованные».

– Но это неправильно, Сеня, – она говорила тихо, но очень внятно. – Это неправильно. Потому что все должно ложиться на доброе сердце, а не на развитые мозги, ты понимаешь. Это не потому, что он со мной так поступил, я не о себе, Сеня.

– Понимаю, – сказал я, – очень хорошо Вас понимаю.

– А я не думала так. И сама ими гордилась, и собой тоже гордилась, чего скрывать. Математиков растила. Вот они и выросли… математиками.

Полина Борисовна замолчала, потом сказала:

– У него ведь, Сеня, сердце каменное.

И добавила: