Цель была – стать большим артистом… Покорить мир… Но ведь это не цель! Понимаю сегодня это так ясно, поэтому пишу, а вдруг прочтут, а вдруг согласятся. Что стать большим артистом – это не цель артиста. Сделать большое кино и прославиться – не цель режиссера. Не цель – показать, какой я профессиональный и «крутой»! Настоящая цель – это так использовать свой талант, так изловчиться, чтобы вложить в сердца людей самое важное, самое сокровенное, то, без чего нам жить невозможно, – что родились мы не ненавидеть, а любить, что закон жизни – он один – «возлюбить ближнего, как самого себя». И другого нет.
/ про марика /
Я как раз пришел проведать Юру Козина.
И попал на забастовку врачей.
По опустевшему отделению онкологии ходил один единственный врач.
Юра Козин, мой друг, с диагнозом – рак толстой кишки, сказал мне: – Все ушли, один Марик остался.
Я взорвался, не смог сдержаться. Я сказал:
– Юра, они давали клятву Гиппократа, что все отдадут людям!.. Ну, и как можно вот так, уйти, оставить больных…
Марик как раз проходил мимо.
Я сказал:
– Здравствуйте, Марик, я режиссер, я негодую! У вас тут такое безобразие творится!..
Он спросил:
– Вы больны?
– Нет, я пришел проведать друга, Юру Козина.
Он указал на меня пальцем и сказал Юре:
– Юра, развлеки своего товарища, у него что-то настроение не очень.
– У меня?! – возмутился я.
Но Марик уже шел дальше…
Юра сказал:
– Я тебе песню спою, ее наш Марик сочинил. Только ты делай: «Умп-умп-умп-умп…», потому что мне Лилька гитару до сих пор не принесла.
– Юра, кто из нас больной? – спросил я.
Но он уже запел песню.
Это была песня про веселых онкологических больных.
И я, деваться было некуда, поддержал его своим «умп-умп-умп…».
Вдруг начали подтягиваться больные.
Подтягивались те, кто на ногах мог стоять.
И те, которые уже после пятнадцатой химии, и те, кто уже внешне не жилец, и те, кто еще полны надежд, хотя и опухоль не хорошая… Пришло человек пятнадцать.
Отделение оказалось не старое, на удивление.
Пели на русском, а израильтяне и арабы подпевали.
Общая мысль песни была – «Нам не страшен серый волк!».
Музыка – «У самовара я и моя Маша».
Пели задиристо, заводились во время пения.
Прямо «хор Пятницкого» образовался.
Происходило что-то обратное нашему обычному представлению об онкологических больных.
Ни стонов, ни проклятий, ни сожалений, ни завещаний…
Глаза горят, все плохое забыто, песня льется, настроение прекрасное…
После этой была еще одна песня.
А потом Марик сказал:
– Мы не дадим болезни нас взять, нет. Рак не любит, когда люди о нем забывают. Он хочет, чтобы мы только о нем и помнили. А мы о нем забыли. Забыли!
– Забыли, – подхватили все.
– Он нам хочет о себе напомнить, а мы не помним о нем!
– Не помним!
– Мы помогаем друг другу – это для него вообще смерть! – выкрикнул Марик.
– Да чтоб он сдох, проклятый! – ответили ему.
– Мы песни поем! – Марик взмахнул рукой.
– Мы поем, да!
Я стоял пораженный.
Я завидовал им.
Их сопротивлению. Их единению, которое происходило на моих глазах в онкологическом отделении больницы.
«Надо “неизлечимо” заболеть, – подумал, – чтобы понять, что такое настоящая жизнь…».
Рядом со мной стояла команда людей, не склонившаяся перед самой страшной болезнью.
Секрет жизни для них был прост – не думать о себе.
Они еще выкрикивали разные фразы: «Он не возьмет нас!», «На, выкуси!», подбадривали друг друга, а я искал глазами Марика. Он куда-то исчез.
Увидел его у двери, за спинами всех, он тихо стоял в стороне и смотрел на них, как-то по-особому. Помню-помню, было у меня такое ощущение.
Я еще где-то часа два пробыл здесь. Не хотел уходить, хотел все прочувствовать, мне так хорошо было в этом онкологическом отделении.
Что я увидел?!
Увидел, как люди поддерживали друг друга, в прямом смысле, вот так, под руки.
Заговаривали с тем, кому вдруг вспомнилось, где он и что с ним.
Сочиняли на ходу новые песни. Вместе, не перебивая друг друга.
Радуясь находкам и рифмам.
Играли в какую-то веселую игру на постели больного, который, похоже, уже не поднимался.
В одной из палат читалась лекция, – вы не поверите! – о советском кинематографе 60-х годов с показом «Баллады о солдате» и субтитрами на иврите.
Лектором был профессор, историк кино, коренной израильтянин, знаток режиссера Чухрая.
Тоже больной. Но выглядел орлом!..
Сейчас понимаю, не просто был выбран этот фильм, была в том направляющая рука Марика.
Плакали люди не от печали, а от этой чистоты.
Помните, как едет парень проведать маму свою, дали ему несколько дней отпуска во время войны, едет, везет ей подарки, а по пути раздает эти подарки людям…
Только, чтобы поддержать их…
Я поразился, как все смотрели фильм, с какой любовью!.. Как переживали!
Конечно, не все участвовали в этом эксперименте Марика.
Но большинство. О них пишу.
Сам Марик то появлялся, то исчезал, постоит, посмотрит, задумчиво так, тихо… Потом зовут его куда-то – исчезает… И снова появляется…
Так пролетели два часа. Уходить из больницы не хотелось.