Читаем Братья полностью

Гаврила дневал и ночевал на барже, сам себе куховарил и угощал редко появлявшихся Сотникова с Сидельниковым. В короткие часы отдыха ходил на лодке в артель Семена, пособлял артельщикам, судачил о морских походах, а иногда подгадывал прямо к рыбацкому ужину, где можно было пропустить полкружки водки. В широкополой шляпе с накомарником, с блестящими от дегтя руками, в высоких броднях он сливался с рыбаками и походил на заправского артельщика. Три путины он провел с ними, особенно со старшинами. И табачок делил, и невод тащил, и уху хлебал, и водочку пригублял. Но бражничанья не было. Два-три здоровых глотка продрогшим телам, для бодрости и аппетита, не возбранялись. Но и то, старались делать скрытно: побаивались приказчика Сидельникова. А чтобы сивушный запах не витал над песками, закусывали луком и малосолом. Кого же начинало покачивать то ли от водки, то ли с устатку, того взбадривали ведром енисейской воды и на ужине обходили «сяркой». Гаврила молча садился в лодку и уходил на баржу.

Когда же июньский и июльский улов оказался на баржах, шкипер со своим напарником по второй барже младшим шкипером Яковом выдраили палубы, почистили и проветрили трюмы, проверили буксирные канаты, кормовые рули, постирали нательное и постельное белье, загрузили плавник для железных печек и, простившись с артельщиками, ушли в Толстый Нос.


*


На Енисее штормило. Пятнадцативерстная переправа покрылась черными волнами с белыми пузырчатыми гребешками. Высокий правый берег реки потемнел, покрылся тенью плывущих с севера сизых облаков и в подзорную трубу казался хмурым и неприветливым. Не выходя из протоки, капитан Бахметьев скомандовал:

– Малый ход! Право руля! Идем в бухточку на отстой!

Вахтенный на носу судна длинным шестом раз за разом, слева и справа по борту, замерял глубину, чтобы не посадить судно на мель. До берега оставалось саженей тридцать. Вахтенный дал знак капитану, скрестив перед грудью руки.

Из рупора вылетело:

– Стоп машина! Отдать якоря!

Заскрипели по желобкам якорные цепи, плюхнулись в воду массивные якоря. Часть команды, свободная от вахты, вышла на палубу и с интересом наблюдала из протоки разгулявшийся Енисей. Петр Михайлович с Сидельниковым на палубе огорченно вздыхали о предстоящей потере времени.

– Ох, и надоели за три недели протоки! Глаза б мои не смотрели, – выругался Сотников. – Думал завтра быть в Толстом Носе.

– Протоки надо любить, Петр Михайлович! Мы за три недели такой вам доход сделали, что годового стоит! А время ушло в дело! Видишь, как бочечки с рыбкой на баржах красуются! На них и ушли три недели. А сиверко спохватился ненадолго! Думаю, к ночи утихнет, и пойдем. Взгляни на небо! Везде ясно, кроме северной части. Значит, погода не к шторму!

– Дай-то Бог! – ответил Сотников. – Может, и угомонится Енисей-батюшка.

Снова трубно заговорил капитан:

– Эй, на баржах! Отдать кормовые!

Гаврила с Яковом бросили якоря на дно неглубокой бухты. Жиже стал дым пароходной трубы. Кочегары экономили дрова, поддерживая огонь в топке и температуру в котле.

Матросы достали удочки и от безделья ловили сорогу. Комар с мошкой стаями гуляли над судном, докучали матросам, десятками падали в воду, прихлопнутые ладонями, и сразу попадали снующим у бортов сорогам. В бухте, закрытой с севера невысокими буграми, штиль. И ни Сотникову, ни Сидельникову, ни капитану Бахметьеву не верилось, что там, в пяти – семи верстах отсюда, гуляет шторм и их грузобуксирный пароход не в силах пересечь раздраженную ветром ширь воды.

– Часа б на три раньше вышли, то проскочили! – сетовал капитан. – Думаю, сиверко ненадолго. Машину держим на подкормке. Ветер развернется – и двинемся.

– Ладно, что Бог ни делает – к лучшему! – сказал Сотников. – Наверстаем время на стоянке в Толстом Носе и в Дудинском. Когда же построят непотопляемые пароходы, которые не боялись бы штормов?

– К сожалению, не будет такого. Никогда, Петр Михайлович! Как бы ни прогрессировала наука. Все имеет свой конец. Нет ничего бессмертного, кроме Бога. В том числе и пароходы. Уже сейчас ставят на океанских судах резервные двигатели. Но и они не спасают от гибели в шторма. Природные стихии сильней человека, потому что идут от Создателя. Вот и у нас стоит шестидесятисильный двигатель. Какая-либо поломка котла или движка может запросто привести к аварии. А был бы еще резервный. Перевел рычаг – и пошли, пока основной на ремонте.

– А мы Енисей не можем в шторм перейти. Боимся! Парусники ходили без страха, – улыбнулся Сидельников.

– Не страх нас держит, а ответственность и трезвая оценка сложившейся ситуации. На баржах дорогой груз, и за доставку отвечаю я. Сам принимаю решение. И я обязан сохранить судно, баржи, груз и людей, – несколько обиделся Бахметьев. – Меня, Алексей Митрофанович, страхом не возьмешь! Трусы не становятся матросами.

Потом, уже миролюбиво, добавил:

– Пойдемте в каюту чайку попьем, время за картами скоротаем. Вахтенный! Чайку в каюту и свечи!

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги