Братья

– Он решил создать проект… свидетельства тех, кто пережил геноцид. Поначалу Аво хотел перевести на английский произведения Туманяна – это наш национальный поэт. Туманян сам пережил Катастрофу. Я сказала, что это очень хорошая мысль, однако дело в том, что поэзия – это совершенно другой способ выражения мыслей, и посоветовала ему начать с чего-нибудь попроще. Аво вроде согласился, но как-то неохотно.

– Стихи… – произнес я. – А как долго вы были его преподавателем?

– Несколько лет. Мы познакомились в семьдесят пятом, когда он только переехал в США. У него была пара друзей – ребята учились у меня, а потом он и сам присоединился. Он совсем не говорил по-английски, но мы быстро достигли значительного прогресса. Было довольно забавно: тут ведь как здороваются – «Хай!» А по-армянски «хай-ка» означает: а где тут армянин? Так вот, поначалу у него было совершенно опрокинутое лицо, и он буквально вздрагивал, когда слышал «Хай!». И все спрашивал: «Откуда, мол, все тут знают, что я из Армении?» Так что пришлось объяснять, что просто здесь так приветствуют друг друга. А он-то думал, что его хотят обидеть.

Женщина рассмеялась и добавила:

– К тому времени, как ему удалось устроиться на работу в том баре, «Выстрел», он уже вполне сносно говорил. Ну, если не считать некоторых слов-паразитов.

Я понял, что имела в виду Валентина, – словечко «бро». Аво подхватил его у завсегдатая бара, сына священника-пятидесятника, который называл остальных людей братьями и сестрами. Ну, если точнее – «бро». Как бы то ни было, редуцированное словцо намертво застряло в лексиконе Аво и пустило обширные корни. Аво употреблял его, словно некий знак препинания: «Эй, бро, когда следующее выступление?» Или: «Слушай, бро, мне нравится этот штат – лошадей здесь поболее будет, нежели людей!» Еще он мог сказать: «А расскажи-ка мне что-нибудь о твоем младшем, брателло!» Поначалу это звучало довольно забавно, потом я привык, и вот теперь, оглядываясь в прошлое, я испытывал какое-то трогательное чувство. Все это никак нельзя измерить, сосчитать, дать количественную оценку, но мне кажется, что именно это слово – «бро» – превратило Аво в настоящего американца, а все прочее – гражданство, музыка, еда, стиль одежды и так далее – не оказало на него никакого влияния.

– «Выстрел»… – вздохнула Валентина. – Как же я скучаю по тем временам! Я специально возила туда Дарью прогуляться, чтобы посидеть в баре. Это была своего рода уловка – тайно от всех прийти туда.

– Н-да, все очень изменилось, – сказал я. – Теперь там розовые волосы и все такое…

– Да странно все это. Действительно, все меняется. Мы состарились. После того как Лонгтин уволился, меня уже не пускали в бар с собакой. Пришлось забыть про это место.

– Валентина, – сказал я, – тут вот парни из этого бара сказали мне про одного невысокого мужичка в костюме. Он что, тоже учился у вас?

Женщина подцепила печеньице, что лежало на тарелке между нами, и поднесла ко рту.

– Вы сыщик? Полицейский?

– Что, похож на копа? – рассмеялся я.

– Ну, тот человек тоже спрашивал меня про Аво, хотя и зашел с другой стороны.

Валентина проглотила кусочек печенья и продолжила: