Братья

– Мы с Аво на тот момент не виделись около двух лет. Я понятия не имела, где он. А может, он вернулся в Армению. Не всем подходит эта страна торговых центров, особенно если ты приехал из Советского Союза… Тот мужчина в костюме – это его двоюродный брат. Мне он показался довольно-таки милым человеком, помоему, он разыскивал своих родных, вот и все. Когда он пришел ко мне, он сидел как раз на вашем месте, и костюм у него был прямо-таки с иголочки, какого-то оранжевого цвета, и еще шелковый голубой жилет и галстук… Он вежливо попросил, чтобы я не позволяла Дарье прыгать ему на колени, – понятно, костюм был очень уж хорош и прекрасно подогнан по его щуплой фигуре, ведь обычно на таких костюмы болтаются, как на вешалке. Было довольно странно, что они с Аво родственники. Короче, он сел на этот самый стул, и мы немного поговорили. Молодой человек хорошо владел английским, ну, разве что речь его отличалась некоторой манерностью. Я сказала ему, что Аво собирается перевести на английский язык стихи Туманяна, и он заверил меня, что, скорее всего, так и будет – Аво не отступится. Аво крупный, сказал он, но у него утонченное восприятие. Готова подтвердить. Однажды я помогала Аво переводить показания свидетелей преступлений турок, и там был рассказ одного мальчика, который забрался на дерево и видел, как солдат отрезал голову его отцу. Я бы употребила именно этот глагол – «отрезать», но Аво считал, что более уместным будет глагол «сорвать». Я стала объяснять, что срывают цветы или фрукты, но Аво не согласился. «Сорвал», – сказал он. У него действительно очень тонкое восприятие, даже на уровне языка. Я постоянно рассказываю эту историю моим ученикам. У нас на витринах, где выставлены недорогие изделия, написано «фианит» или «цирконий», никто не будет писать «заменитель бриллианта». А я, разговаривая с вами, употребляю слово «геноцид», но мне оно кажется чересчур академичным. С теткой мы говорим «потрясение» или «разрыв». Согласитесь, смысл меняется. Слово может резко менять восприятие мира.

Я размышлял о языке, которому сам обучил Аво, – о языке рестлинга. Я показал ему, как можно рассказывать свою историю при помощи тела, как сосредоточиться на каждом мускуле, каждом сухожилии; о мимике, о том, как правильно раздвигать пальцы, как дразнить соперника и как выделываться перед публикой, как выбрать кого-нибудь из толпы зрителей и одарить своим вниманием. И еще чемпионский пояс – обязательно через левое плечо, и уже потом сбросить, когда вышел на ринг. Я не хотел, чтобы Аво, как все, пролезал через канаты. Ему хватало роста, чтобы переступить верхний канат, и это еще больше подчеркивало его габариты. Я разъяснил ему, как прижать соперника, которого он ценит и уважает, и как прижать джоббера одной лишь ногой. Я научил его приему no-sell, то есть притвориться обессилевшим, не оказывать сопротивления сопернику, отскакивать от него, словно мотоцикл при столкновении с прицепом фуры. Научил приему «двойной топор» [12], причем трехкратному, чтобы на середине ринга зажать захватом «беби-фейса» [13] и поввыпендриваться перед негодующей публикой, прижимая соперника к полу. Показал, как поиграть на чувствах толпы, которая уже не верит, что их любимец сможет вернуться в бой. Я научил его уловкам, как грамотно бить соперника по глазам, как не обращать внимания на рефери и наслаждаться негодующей реакцией зала. А когда «беби-фейс» рвался в бой, я сказал, чтобы Броу ложился на пол и терпел захват, но его рука при этом должна была сохранять силу. Важно было дотянуться до огораживающего ринг каната. Я сказал, что большой палец его руки должен дергаться, словно смертельно раненная, но все еще опасная ядовитая змея, хотя прикосновение к канату формально знаменовало его – Броубитера – поражение. Убедив публику в том, что их любимец победил, Броу красиво завершал свою уловку. «На ринге ты рассказываешь историю, – объяснял я ему, – а твое тело – это и есть твой язык. Люди платят не за то, чтобы увидеть подлинную жизнь, – они хотят показной справедливости. Мы же до последнего оттягиваем финал, и справедливость наконец торжествует. Максимальный эффект! Понимаешь меня?» – «Конечно, я все понял!» – отвечал Аво.

Мне приходилось слышать это самое «конечно» от разных людей, но только лишь когда собеседник иронизировал или хотел показать свое полное безразличие. Однако Броу употреблял это слово исключительно в прямом значении, то есть он считал, что это правда: конечно, само собой. Как-то раз мы оказались с ним в Манчестере, штат Нью-Гэмпшир. Заглянули в закусочную, и Аво битый час простоял, рассматривая каменную арку. Он пришел к выводу, что мастер, который сложил ее, был армянином, как и он сам.

– Конечно, – произнес он низким и протяжным голосом, проводя пальцами по камням, до которых только он и мог дотянуться.

– Вообще, мне это напоминает формочку для печенья, – заметил я. – Ты способен заметить разницу?

– Конечно! – повторил он несколько возмущенно.