Братья

Сейчас он видел перед собой ее белое большеглазое лицо. С годами мать как бы съежилась, только лицо увеличилось, стало крупнее, красноречивее. Как-то вечером он отправился с ней в ресторан близ королевского замка, где она  охотно пила пиво, разбавленное в военное время. Там же без карточек подавали суп из квашеной капусты. Был конец апреля, и он сидел на веранде, не снимая пальто.

Это здесь Гитлер проводил Всегерманский Крестьянский съезд. Йоханнес видел однажды с трибуны, как фюрер, стоял в открытом «мерседесе», ехал наверх к замку. Гитлер вытянул руку вперед, рядом с машиной двигалась его тень. Потом этот снимок обошел все газеты. Только много позднее Йоханнес осознал, что рука человека в коричневой  униформе, вытянутая в партийном приветствии, напоминала виселицу.

«У меня пятеро сыновей и дочь,– сказала тогда мать.—Юлиус служит в артиллерии, сейчас его эшелон направляется к Севастополю. Ты тоже заехал по пути на Дон, в свою танковую часть. Теодор где-то отступает через пустыню с Африканским корпусом. Разве только Эрнест более или менее в безопасности, заготовляет продовольствие в Штирии. Где Карл, я не знаю. Последнее время он находился с лазаретом военно-воздушных сил под Лиллем, во Франции, а сейчас его опять куда-то перевели. Мария ухаживает за тяжелоранеными в полевом госпитале, размещенном в школе. Скажи мне, чем все это кончится?!»

«Этот год будет решающим».

Шел год битвы под Сталинградом. Год, когда Йоханес, оказавшись в плену, выступил вместе с другими генералами против Гитлера: в начале октября сорок третьего он в первый раз обратился по радио Национального комитета «Свободная Германия» к немецким солдатам на Восточном фронте, к населению рейха, если, конечно, его могли слышать. Он построил свое обращение в форме письма к жене, к населению рейха, если конечно, его могли слышать. Он построил свое обращение в форме письма к жене: «Когда двадцать третьего августа прошлого года я впервые увидел широкий простор Волги севернее Сталинграда, то надеялся, что мы сделали еще один шаг к миру. Но оказалось, мы — лишь жалкая горстка людей, затерянная в бесконечном пространстве. В этом городе завершилась моя солдатская судьба. Как-то я написал тебе свое последнее письмо. Я приложил к нему обручальное кольцо и просил тебя сберечь его. Мы до самого конца слушали радиопередачи с родины. Это были самые тяжелые дни в нашей жизни, мы слушали, как произносят надгробные речи над нами, умиравшими в снегу от холода и голода, среди тысяч гибнущих вокруг людей. С тех пор прошло несколько месяцев. Обдумав и взвесив все случившееся, я, как и многие другие, пришел к решению. Мы порвали с Гитлером, но остались верны Германии. Это Гитлер предал нас, намного раньше, чем мы думали. Не знаю, что там Геббельс говорил вам о нас. Но в последний час в Сталинграде мы, солдаты, выполнили свой долг перед вами, перед нашим народом, перед историей и отреклись навсегда от режима, который требовал от нас беззаветного служения долгу, а сам совершал предательство. Германия фюрера рухнет. Мир против него, ибо дело Гитлера неправое. Не ждите последних доказательств, это будет катастрофой для нашего отечества. Мы знаем правду о безумных планах Гитлера. Верьте нам. И не теряйте веры в нашу страну, верьте, что мы поступаем правильно».

Вокзал в Госларе изменился мало. Все тот же подземный туннель, в котором воздух был сырой, как в гробнице. К закопченному зданию пристроили только похожий на вставную челюсть газетный киоск и кассу с билетными автоматами, Автобус на Ханенклее ждал пассажиров на старом месте. Йоханнес посмотрел в сторону отеля «Ахтерман»—на его стенах по-прежнему вился дикий виноград. Звонок над шлагбаумом у переезда завалился, как и раньше, пробиваясь сквозь городской шум.

В киоске генерал купил «Госларше цайтунг». «Независимое надпартийное издание,—заверял подзаголовок,—основано в 1783 году». И газета и издательство когда-то принадлежали Ристенпартам, другие ветви их рода владели заводом красок в Окрере, фабрикой игральных карт и пивоварней. Все это давно утрачено. Нынешнее поколение живет в обычных квартирах, а единственное землевладение рода теперь —семейный склеп.

«Дискуссия о терроризме»—кричал газетный заголовок. В бундестаге, насколько он понял из напечатанных жирным шрифтом строк, правящая коалиция и оппозиционные партии осыпали друг друга упреками то за слишком мягкую, то за излишне острую реакцию на акты насилия. Канцлер Шмид заверял: «Государство не позволит шантажировать себя — во всяком случае, при нынешнем федеральном правительстве».