Братья

Все здания, построенные в Кировакане при советской власти, демонстрировали поступь технического прогресса. Конечно, город обладал некоторым очарованием, но оно таилось в близких горных склонах, на которых расположились деревушки вроде той, в которой жил Рубен. Сам Рубен думал, что ему повезло жить в деревне. Он прослеживал в этом связь с древней историей Армении, которую знал из отцовских книг. Киликийская Армения, просуществовавшая до пятнадцатого века, вдохновляла его. Ему хотелось, чтобы его родина снова стала великой, как во времена средневековых правителей.

Проходя через площадь с такими мыслями, он салютнул памятнику Кирову, приподняв в знак приветствия очки, словно рыцарское забрало.

В темноте у постамента раздался смех. Рубен узнал троих своих одноклассников. Они явно заметили, как он салютовал памятнику, выдвинулись вперед и окружили его. Один из них, толкнув Рубена, выбил доску на тротуар. По мостовой разлетелись фишки и игральные кости. Другой схватил его за воротник рубашки, назвал сыном алкоголика, а затем напомнил про письмо из Еревана. Третий сорвал с него очки, нацепил себе на нос и стал скакать вокруг, хихикая и повторяя: «Я важная персона! Я незаменим!» Затем он бросил очки на мостовую и с хрустом раздавил каблуком.

— Может, министерство пригласит тебя в Ереван, — ерничал он, — а может, и в саму Москву! Да хоть куда — от тебя все равно будет вонять сыростью!

Наконец Рубен остался один, почти ослепший. Кое-как собрал свои вещи и положил в карман растоптанную оправу от очков.

На следующее утро он остался в постели.

— Разве тебе не нужно в школу? — спросила мать, но Рубен сделал вид, что спит.

Мама принесла ему завтрак — яйца, помидоры и сыр — и оставила рядом с кроватью. Рубен все это посолил, съел и заснул уже по-настоящему.

Проснулся он от воплей родителей.

— Тогда перестань пить, идиот! — кричала мать, стоя в дверном проеме, а отец то выбегал из дома, то снова влетал внутрь.

Рубен пошел за отцом под навес, где вовсю дымил тонир. Тонир служил для выпечки хлеба, но отец бросал в его огненную полость свои книги.

— Они не ценят мою работу, они не платят мне денег, они отдают все заказы этим козлам и бездельникам из Еревана! — гремел он, швыряя в огонь томик за томиком.

Рубен вернулся в дом и взглянул на почти опустевшую полку. На ней остался лишь толстый том «Армянской национальной истории» — он очень любил эту книгу, изданную в короткий период независимости между османами и Советами.

Однажды Рубен услышал историю о том, как турки жгли армянские деревни и местные жители спасали из огня только самое необходимое. И некоторые предпочли вытаскивать книги; трудно поверить — даже детей бросали на произвол судьбы. «Жизнь может начаться и снова, — рассуждали они, — а вот утраченную историю народа уже не вернешь».

Отец продолжал орать все громче. Он вбежал в комнату и схватил последние остававшиеся на полке книги — ту самую историю, которую любил Рубен, и стихи, что нравились брату. Если бы Аво был дома, им бы удалось спасти если не все, то большую часть книг. Но Аво нигде не было.

Тот пришел домой к ужину. Рубен молча сидел за столом. Отец уже спал, а мать на одной ноте оправдывала мужа:

— Он так много работал всю жизнь, он хороший человек, и у него доброе сердце…

Аво спросил ее, что случилось, и та объяснила, что отец, оставшись без работы, побросал все книги в тонир.

— Что, все до одной? — удивился парень.

— Остались лишь те, что лежали у Рубена.

Аво нахмурил лоб и посмотрел на брата. Увидел скрепляющую оправу проволоку, потрескавшиеся линзы.

— Я ими мух бил, — отозвался Рубен, глядя в тарелку.

— У его отца такое доброе сердце, — не унималась мать, словно хотела убедить себя в том, что это правда. — В Армении никогда еще не было столь великого сердца…

Учитывая испепеленную в тонире историю, трудно было проверить, так ли это.

— О, взгляните, кто изволил нас посетить! — воскликнул товарищ В. на следующее утро, постукивая по циферблату своих часов.

Класс наполнился хихиканьем.

— И не трудно бы вам счистить грязь, прежде чем войти? Все остальные приходят вымокшими, вы же — еще и грязным!

Рубен потопал ногами, чтобы стряхнуть налипшую на ботинки глину, и направился к своей парте. Каждый его шаг сопровождался скрипом и хлюпаньем. И — хихиканьем.

— Как я вам уже объяснял, — продолжил товарищ В., не обращая внимания на шум в классе, — как я вам уже объяснял, гипотенуза не может быть по своей длине меньше любого из катетов. Давайте попробуем вообразить обратное. Представьте себе треугольник с гипотенузой короче катетов. Тогда более длинный катет сам превратится в гипотенузу, оттеснив ее в значение катета. Как видите, и здесь без жульничества не обойтись.

Рубен насторожился. Слово «жульничество» служило детектором — товарищ В. любил рассказывать историю о том, как он играл в нарды с отцом Рубена.