Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Вчера явился к Обрескову, где я обедал с Фавстом, доктор Попандопуло: «Я вам скажу, что сейчас приехал князь Сергей Иванович Голицын, в Кремле пропасть народу, окружили карету, и говорят, это корону привезли из Петербурга». Мы после обеда пустились к князю, а он было одевался ехать ко мне. То-то было целование! Фавста так прижал, что чуть было ему другую руку не вывихнул. Молодец Чижик! Право, стал моложе. Рассказывал свое прибытие, и я нахожу, что он славно поступил. Юсупов, обласкав его в присутствии своем, сказал: «Ну, ступайте кто-нибудь принять корону, сюда принести»; но наш отвечал: «Простите меня, князь Николай Борисович, я не для своего лица это говорю, оно пылинка перед короною государя, но этой первой регалии подобает высочайший почет. Не угодно ли вам самим сойтить вниз встретить ее и при себе препроводить вверх?» Так отправлялась корона из Петербурга. Юсупов натурально согласился, и вся экспедиция коронационная сошла вниз к четырехместной карете, где была корона.

Александр. Москва, 12 июля 1826 года

Поехал я к Потоцкому, – дома нет, а будет сейчас. Я думал, что делать, а человек говорит: тут только один граф Воронцов [Иван Илларионович Воронцов-Дашков]. Я вспрыгнул от радости, вбежал, и пошло целование, расспросы, рассказы. Между ним и Потоцким не видал, как время прошло. Я ехать, а Ваниша арестовал: «Нет, мой милый, поедем вместе к Юсупову, к князю Голицыну». Все это исполнил, не мог отказать, да сверх того, смотрели дома для него и для графа Ивана Илларионовича. У Юсупова видел я Завадовского; он сказал мне: «Что ты едешь с Нессельроде сюда; тем лучше обоим: к его услугам будет сам почт-директор, а у тебя – товарищ славный».

Александр. Москва, 13 июля 1826 года

Наконец Блоомово дело устроено. Вчера его секретарь Мейер явился рано ко мне, как снег на голову, чему я, однако же, был рад, не смея многое взять на себя. Я тотчас его запряг и повез показывать дома, кои у меня были заготовлены, и оба мы решились на дом генерала Николая Степановича Андреевского, брата лейб-уланского шефа. Славный дом, чистый, убран богато, бронзы, картины, ковры, штофы, даже славный рояль, все это остается, как было при хозяйке, и, по-моему, очень недорого: за 6500 рублей на три месяца. Он рядом с графом Петром Александровичем Толстым в Леонтьевском переулке, недалеко от графа Нессельроде. Нам обоим кажется, что Блоому будет тут прекрасно. Виртембергский за крошечный дом Вяземского платит 5000 рублей на это время, а это дом барский, можно 40 человек очень хорошо принять. Я сделал прежде последнее покушение с Корсаковым, сказал, что заключаю условие на другой дом, хочет ли он 12 тысяч за свой на три месяца, и очень обрадовался, получив опять отказ, после сего мы тотчас покончили с Мейером.

Хорошо, ежели бы граф выпросил ключ до отъезда в Москву. По чину моему – это не награждение, а дало бы мне вход во дворец, и я еще бы полезнее мог быть Потоцкому; а то он пойдет во внутренние комнаты дворца, а я должен в передней оставаться, что не очень приятно. Ваниша говорит, что надо лишь словечко замолвить. Буду просить о том графа Нессельроде, и уверен, что он не откажет мне в такой простой и доступной вещи.

Александр. Москва, 16 июля 1826 года

Вчера вечером явился ко мне Ваниша: поедем гулять на пруды! Поедем. Оделись и поехали. Ему очень понравилась любимая эта прогулка покойного государя; потом явился туда и Потоцкий, мы сделали еще лишний круг. Шло дело к отъезду, встречаем проезжающего Завадовского с прелестною его женой, с коей он меня познакомил. Какая прекрасная женщина! Тут видел я и Обресковых двух, Кушелева, Реада; все о тебе спрашивали. Оттуда потащили меня к Зинаиде в Петровское; не очень хотелось, признаться, но как хорошую компанию оставить? Только выходит, что я попал на большую ассамблею. Тут видел я Никиту, Пушкину, урожденную Урусову, пели разную музыку, особенно отличились Риччи с Барбиери в дуэте. Вижу двух измайловских красавцев высоких, подходят ко мне. «Вы нас не узнаете?» – «Нет!» А это Урусовы, коим я, кажется, три года назад драл уши еще. Как это все растет! Это ужасно.

И тут очень многие о тебе спрашивали, но не вспомню. Потоцкий сказывал, что вечером заезжал к Юсупову поговорить и навестить его, но не был принят. Князь в состоянии продолжительного забытья, и болезнь оборачивается горячкою, что в таком возрасте не внушает надежд. Никита все тот же. Говорили мы о его несчастном брате [то есть о князе Сергее Григорьевиче Волконском, осужденном на ссылку в Сибирь]; кажется, должно предпочесть казнь продолжительной поносной жизни. Голицын, офицер гвардейского штаба, сказывал, что все уже кончено. Велико милосердие государево! Потоцкий поручил мне сбор прошений от тех, кто хочет присутствовать при церемонии.