Братья Булгаковы. Том 2. Письма 1821–1826 гг.

Есть множество любителей и нескромных протекций, много рекомендаций от Апраксина и других покровителей того же рода. Я рассказывал Потоцкому, как иные были пьяны в день печальной церемонии въезда сюда тела покойного государя; а здесь коронация: от радости еще более перепьются. А я знаю весь здешний народ, как свой карман, и насчет всякого скажу ему сущую правду.

Вчера был у меня секретарь посольства граф Ревентло, все благодарят за мои старания о них. По крайней мере признательны; не жалею, что рыскал, по милости Корсакова, стараясь их успокоить. Дания поселилась в своем Копенгагене, и ей очень хорошо. Дом Блоома рядом с графом Петром Александровичем Толстым. Надобно пристроить и Бальша. Жаль мне той квартиры, а делать нечего. Вчера Машку [малолетняя дочь К.Я.Булгакова, которая гостила у графини Мамоновой] не видал; первый день это так случилось. Думал быть там вечером, но эти господа меня затащили в Петровское.

Александр. Москва, 19 июля 1826 года

Поджидаю Фавста, чтобы вместе идти на церемонию, которая будет на Кремлевской площади. В семь часов велено съезжаться придворным, а мы пойдем в толпу народную. Фавста я не дождался, а потому и пошел один. Славная церемония! Это была как будто репетиция для коронации, бездна народу. Я забрался на подмостки, сделанные вокруг Ивана Великого, и прекрасно все видел. Войско было расставлено вокруг, посреди площади построен был павильон, круглый, с колоннами. Императрица и Елена Павловна, отслушав в Чудове обедню, изволили идти пешком со всем духовенством и придворным штатом в павильон этот; тут была сперва панихида по невинно убиенным 14-го числа, потом войско сделало на молитву, сняло кивера, шапки; государыня, войско, народ – все стали на колени и благодарили Бога за спасение России от козней злоумышленников. Эта картина была очень трогательна. Филарет ходил по всем рядам войск и кропил солдат. Время было хорошо и без солнца. Видел я издали Ванишу в его голубой ленте. Ну, брат, тут, на площади, только и речи, что о наказаниях злодеев. Всякий по-своему разумеет, но все рады, что это кончено.

Александр. Москва, 27 сентября 1826 года[151]

Слишком скоро прошло это счастливое время! Только что разлакомил ты нас, и все мы повесив нос.

Проводив тебя, поехали мы с Фавстом домой в твоей карете. Пошли рассуждения в его роде: нет справедливости на свете; чем бы мне выиграть в вист, выиграл богач Завадовский; чем бы Шварценбергу провалиться отсюда, брат твой уезжает! Не хотелось, а поневоле засмеешься. Я обедал у графа Нессельроде; только были домашние и Вилье, который тебе кланяется. Славная была баранина, и все тебя вспоминали. Только Северина не было; странно, что он сегодня крестит сестру свою, то есть дочь, родившуюся от мачехи его.

Великая княгиня не едет сегодня. Графиня Эльмпт писала Наташе, что завтра ее высочество ее примет поутру во втором часу. Не слышал я, возвратился ли государь из Троицы; ты это узнаешь от Рушковского подробнее.

Поутру приезжал Блоом прощаться, долго сидел. В восхищении от Тульской фабрики ружейной, но проклинает дорогу. Видя грусть Лельки [вторая дочь Булгакова, Ольга Александровна], предложил ей писать к тебе через него. «Да разве будете вы в Петербурге скорее почты?» – спросила она. «Дайте мне ваше письмо, мадемуазель: оно обеспечит мне хороший прием вашего дядюшки», – был ответ. Блоом очень зовет всех нас в Петербург. Он всю семью нашу обворожил.

Юсуповские представления очень помараны и уменьшены. Только Урусов, Цицианов и еще двое получили то, к чему были представлены. Гедеонову перстень, ни одного камер-юнкера, один камергер – Борхман. Сказывают, что Риччи вместо камер-юнкерства годовое жалованье; верно, выдумано на смех.

Поутру жена представлялась великой княгине, и были большие приключения. Все во дворце вверх дном по случаю отъезда; их водили-водили, наконец камердинер, указывая на дверь, говорит: «Извольте войти!» Наташа и княгиня Голицына, урожденная Кутайсова, входят – куда же? В кабинет великой княгини, и она удивилась, а наши еще более.

Хотели уйти, не видя ни графини Эльмпт, ни другой, кто бы их представить могла. Великая княгиня, догадываясь, что это жена, подошла и милостиво с нею говорила. Явилась и Эльмпт, очень встревожена и сердита на камердинера, который наделал всю эту кашу. Великая княгиня приглашала Наташу быть в Петербурге. Все кончилось хорошо; но этого мало. Наташа выходит после аудиенции и находит тут Ланжерона. «Добрый день, госпожа Булгакова». – «Здравствуйте, господин граф». – «Я ищу жену свою». – «А я, – отвечает Наташа, – ищу лестницу». – «Позвольте, сударыня, я вас туда отведу». Дает ей руку, ведет и вводит – куда же? В кабинет Михаила Павловича! К счастью, на эту минуту не было его тут; только жена моя перебывала, незваная, в кабинетах их высочеств.