Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Константин. С.-Петербург, 29 августа 1832 года

Стало, с 27-го полагаю тебя вступившим в должность. Дай Бог в добрый час!

Конечно, странная история духовной Рушковского, о коей многие говорят, но никто не видел и, вероятно, не увидит. Я все полагаю, что он имел намерение сделать завещание, да откладывал, с тем и умер. Между тем один племянник, сын родной сестры Рушковского, живущей в Галиции, писал уже к князю, объявляя себя наследником. Мы отвечать будем, чтобы представил свои доказательства законным порядком куда следует.

Вчера пробовали приподнимать колонну и подняли ее на пять аршин, весьма легко, так что нет сомнений в успехе завтрашнего дня. В час ровно начнут подымать сие чудо.

Ну-с, вчера обедал я у Воронцова, просидели, проболтали до девяти часов, а там мы с женой поехали к графу Нессельроде, где видел я всех приятных англичан и англичанок. Жена, кажется, женщина приятная, дочь очень недурна, а сам-то посол настоящий итальянский аббат.

Константин. С.-Петербург, 30 августа 1832 года

Московские чиновники тебя приняли с радостью и с чувством. Я этого ожидал; радуюсь, но не удивляюсь. Будущее будет все зависеть от тебя. Справедливость, ласка, но не баловство, добрый пример во всем, а особливо в точности и порядке, – и все на свете с ними сделаешь. Этим и любовь их приобретешь. В обхождении надобно с ними большую иметь деликатность, но не панибратство, которое в службе не годится никуда между начальником и подчиненным.

Помолвка княжны Урусовой объявлена. Двор потеряет милое украшение.

Меблировать свою квартиру ты должен сам. У тебя, я чаю, есть мебели, а если и придется что прикупить, то немного. Теперешние мебели принадлежат Рушковскому, следовательно, и надобно будет отдать их его наследнику, когда таковой явится. Трескину нечего делать у Татищева – ни отцу, ни сыну, – так как он там не служит. Не давай никому вмешиваться, кроме служащих, поступай в этом, как Рушковский. Пусть каждый свое дело делает, своим занимается, а начальник должен быть непременно один, иначе экспедиторы не будут знать, кого слушать. У Трескина как помощника довольно дела. Он должен смотреть, чтобы в экспедициях все шло правильно, чтобы сборы поступали в свое время и порядком. Прошу тебя: никак менее двух раз в неделю не принимай сборов от казначея.

Это должен ты делать вместе с Трескиным; от ящика ключи должны быть у тебя, печати прикладывать ваши обе, а от кладовой ключ – у него: ибо тут после приемов экспедиторы, каждый по своей части, хранят ящики с денежными пакетами и документами. Порядок заведен, надобно только никак от него не отдаляться. Сделав раз привычку, само собою пойдет все порядочно. Беспечность – беда в службе. Это, мой милый, не принимай в виде наставления, а искреннего желания, чтобы шло все наилучшим образом.

Константин. С.-Петербург, 31 августа 1832 года

О колонне только скажу, что подняли ее и поставили не менее нежели в два часа и как соломинку. Зрелище было прекрасное. Мы с Закревским гуляли все время пешком, а там встали на Мойке, то есть по ту сторону Мойки у Певческого корпуса, откуда все видели как нельзя лучше. Из газет, вероятно, узнаешь, как это прекрасное торжество в прекраснейшее утро происходило.

Константин. С.-Петербург, 2 сентября 1832 года

За работою дело не станет в Почтамте, а за охотою – также. Я уверен, что ты пристрастишься к службе этой: это не Архив; тут нужна деятельность, ибо действие безостановочное. Хорошо сделал, что казну освидетельствовал; хорошо сделал, что считал сам; хорошо делаешь, что настоял, чтобы сборы два раза в неделю представлялись. Пай! Одно еще должен тебе сказать: принимай их всегда в присутственной комнате, а не вверху у себя, и тотчас их себе в кладовую, где, вероятно, есть большой сундук, в который этот маленький ящик запирается.

Константин. С.-Петербург, 3 сентября 1832 года

Переписку Рушковского с князем и со мною надобно, запечатав, прислать сюда и ее пересмотреть здесь, нужно ли что сохранить из нее или всю истребить. Пришли пакет этот со всеми предосторожностями, чтоб не пропал.

Константин. С.-Петербург, 5 сентября 1832 года

Смотрите, вы не зевайте для Долгорукова, когда государь будет в Москве; теперь просите Голицына. Он мне тогда обещал. Можешь также и Бенкендорфа попросить: он человек добрый, готов одолжать и нас любит. Не знаю еще, что делать с письмом Бальмен. Советую ей также просить Бенкендорфа; пусть он доложит государю, так скорее сделается.

Английский посол уехал, туда ему и дорога! Вчера обедал у Симонетти, который тоже едет; этому желаю хороший путь: он человек добрый и русских любит.