Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

У коляски поцеловал я плечо дорогого гостя нашего, но его высочество, обняв меня, поцеловал меня два раза, повторяя громко: «Очень, очень тебя благодарю». Я воротился вверх в восхищении; мы сели все ужинать, и пили за здоровье осчастливившего почтамт гостя. Ни один человек не остался недовольным, все почтамтские видели его, слышали его голос, нагляделись, что называется, досыта, ибо был он у нас почти пять часов. Невозможно все рассказать в письме, но как он добр, какое, например, показал участие к Пашке! Вот его слова: «Послушайте, любезный; вам надобно во что бы то ни стало увидеть заведение доктора Манделини. Как только я туда отправлюсь, дам вам знать, и мы пойдем вместе; возьмем маленького и побеседуем с Манделини о его ноге». Сию минуту еду к его высочеству благодарить; ежели не найду дома, то оставлю записку, в коей сказано, что приезжал благодарить за то, что осчастливил дом наш своим присутствием.

Был, застал. Великий князь велел тотчас меня впустить и очень долго задержал, все вчерашние свои милости сегодня довершил, то есть стыдно мне повторять его слова: «Я провел восхитительный вечер; остается только добавить, что никогда не возвращался я домой так поздно теперь, когда я принимаю воды, да и сегодня утром еще принимал». Перехвалил всю семью, особенно Ольгу, говорил о нашей с тобой привязанности к государю, о ревности, что утешало меня крайне; сие дало повод великому князю говорить о вольнодумцах. Его высочеству угодно было вверить мне странную переписку Михаила Орлова с Васильчиковым, коему тот пишет, что, зная, что его высочество будет сегодня у Пашковых на вечеринке, в коей будут живые картины и проч., и не желая сделать противное его высочеству, он хочет знать, может ли он там быть, будучи также приглашен, и т.п.

«Нахожу, – сказал великий князь, – все это довольно смешным со стороны господина Орлова, несмотря на слова, в какие это облечено. Я велел отвечать через Воронцова, что после получения господином Орловым дозволения жить в Москве великому князю Михаилу, само собою разумеется, совершенно безразлично, в каком обществе он, Орлов, появляется, и никто не может помешать ему бывать там, где ему заблагорассудится. Ему самому надобно понимать, – прибавил великий кня

зь, – будет ли мне приятно или нет встретить его».

Александр. Москва, 26 июля 1833 года

Вчера был славный балик и живые картины у Киндяковых в Петровском. Великий князь удостоил вечер своим присутствием. Киндякова видал великий князь на водах, и там устроилось это чрез Башилова. Живые картины, коих было восемь, были очень хороши, только тесно так, что и великий князь не все видел порядочно, уступая все место дамам. Он танцевал несколько польских и почти все время разговаривал с Ольгой и Катенькою.

Михаил Орлов не приехал; очень умно сделал, а еще было бы умнее не зачинать неуместной и лишней переписки, о коей я тебе вчера писал. Славный был ужин, а мы возвратились в три часа оттуда. Говорят, что праздник стоил хозяйке 3000 р. Немудрено: Петровское не Москва, все надобно туда привезти. «Что пишет тебе брат?» – спросил великий князь. «Ничего нового нет, кроме славного письма султанова военного министра к нашему государю, которое в «Санкт-Петербургской газете» напечатано; да говорит брат, что холодно у них, жалуется на время». – «Да и мне пишут, что в Петербурге топят немудрено, – прибавил великий князь, каламбурничая, – Петербург – место топкое». Ольга его после атаковала, доказывая, что не резон топить оттого только, что место топко.

Константин. С.-Петербург, 27 июля 1833 года

Скажи своим московским нувелистам [сборщикам и разносчикам новостей] и мирителям, что граф Орлов вчера возвратился жив и здоров из Одессы. Я очень любопытен его видеть с портретом султанским и медалью. О приезде его узнал я от Фонтона, который его успел повидать.

О Валентине Строганове вчера было сказали, что умер; но, слава Богу, еще неправда; только он, говорят, точно безнадежен.

Константин. С.-Петербург, 28 июля 1833 года

Странно, что смерть Апраксина хотели скрыть от его бабушки до возвращения в Санкт-Петербург. Во-первых, подлинно кто-нибудь проврется, так будет хуже; да разве узнать в Санкт-Петербурге будет для нее менее горя? Она и теперь окружена семейством своим.

Ты мне пишешь о постройках в почтамте как о вещи, мне известной, а я впервые от тебя слышу. Точно я нашел рапорт к тебе архитектора и смету; только от тебя ни слова, хоть я тебя и спрашивал, для чего ты прислал мне все это, а потому и полагал, что ошибкою, да и теперь что я могу сделать без форменного представления? Эти дела партикулярно и без представления не делаются и не рассматриваются, ибо мы подлежим формам. Строительного же капитала так мало, что разрешаем только самонужнейшее. На все почтовые места отпустили прошлого года 150 тысяч – изволь-ка управляться!

Александр. Москва, 29 июля 1833 года