Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

За обоих братцев, Педро и Мигуэля [сыновья короля Португальского Иоанна VI, боровшиеся друг с другом за престол], гроша не дам, но желаю последнему взять верх ради дела, им защищаемого; но теперь, я думаю, для спокойствия Европы лучше, что дон Педро торжествует, ибо в противном случае король-гражданин вооруженно взял бы сторону дона Педро, взбесясь на то, что Бурмон [маршал Франции; в 1833 году принял начальство над войсками дона Мигуэля] поехал брать начальство над Лиссабоном; пошла бы каша, и могла бы война европейская возгореться. Теперь оную нельзя предвидеть, а худо будет только Фердинанду Испанскому между двух конституций.

Александр. Москва, 24 июля 1833 года

Во втором часу поехал со своими Долгоруковыми во дворец великокняжеский. Муж и жена представлялись великой княгине. Ее высочество обоих обласкала, особенно Ольгу; она только одна представлялась, и великая княгиня долго с нею изволила разговаривать. Ольга уверяет, что робеет перед нею более, нежели перед императрицей самой; но Вешняков утверждает противное: говорит, что она была очень мила, все было говорено кстати, и великая княгиня смеялась многим ее размышлениям и, когда она вышла, очень ее выхваляла. Великого князя не было дома, и представлений к нему не было. Видел я тут приятеля твоего Муханова Николая.

Вчера имел счастие обедать у великого князя. Великая княгиня поехала кушать с детьми в Кунцево, где великий князь давал кадетам маленьким праздничек; он обедал дома. Нас было только пять: его высочество, князь Сергей Михайлович Голицын, Башилов и я, да дежурный адъютант. Когда я приехал туда, то нашел только князя Сергея Михайловича, коего видел в первый раз с возвращения его из чужих краев. Он очень поправился, моложе стал, доволен здоровьем, но бросил мясо, вино и вообще наблюдает строгую диету. Великий князь брал ванну, и мы проговорили почти час о любезной Италии; князь рассказывал о путешествиях своих, об общих знакомых, о покупках и проч. Кстати он случился: и мне, и ему было не скучно. Великий князь присылал извиняться и вышел к четырем часам. Великая княгиня приходила прощаться и взяла на дорогу ломоть хлеба ситного. Его высочество был очень весел, все трунил над Башиловым: «Ты, брат Башилов, точно шустер; посмотри – у Булгакова фрак, галстук, жилет, и свои; как у него все хорошо, а у тебя скверно шито и сидит». – «Ну так прикажите вашему Булгакову меня учить». – «Извольте, ваше высочество, берусь из

Башилова сделать щеголя, только я начну одной операцией». – «Какой?» – «Отпилю ему брюхо, которое слишком выпячивается», и т.д.

После обеда сели на стеклянном балконе курить. Башилов продолжал свои фарсы. После великий князь изволил взять меня под руку, и пошли мы вдвоем ходить по саду, разговаривая о политических делах.

Возвратясь, нашел я почтальона: эстафета от князя Дмитрия Владимировича и письмо от него к Екатерине Владимировне Апраксиной. Она близко живет, и я отвез ей сам письмо. Странны их проекты! Они зовут Апраксину в Городню и говорят, что о смерти Апраксина положили они объявить старухе в Петербурге, то есть в августе. Сбыточное ли это дело? «Но, сударыня, поедете ли вы к матушке в трауре?» – «Нет, разумеется, я сниму траур». – «Но если не одежда, так лицо ваше все равно будет в трауре. Как вам владеть собою, когда увидите вы матушку? Полагаю, что покойный писал ей?» – «Да почти каждый день». – «Но в таком случае молчание его должно все разъяснить». – «Мы хотим сказать матушке, что он болен». – «Но, сударыня, всякий больной либо выздоравливает, либо умирает; к чему же продлевать заблуждение и жить в окружении лжи? Вы себя выдадите, да и найдется какой-нибудь сосед или гость, который все и расскажет в самый неожиданный для вас момент». И Катерина Владимировна, и дочь ее Голицына в том были согласны и негодуют на глупые эти меры. Катерина Владимировна просила послать эстафету туда, что я и сделал, и она ждет ответа, чтобы решиться на что-нибудь.

В понедельник Танеева введу в должность, а очень бы хорошо прибавить нашу сумму. Дела очень много, и точно у чиновников силы недостает, надобно будет подумать о прибавке; тогда и сумма (да и теперь уже) будет недостаточна, а потому в декабре сделаю представление князю. Да, ради Бога, дайте нам, чем отделать строения наши; положим, что с теснотою можно еще ладить, но все валится на дворе; я послал к тебе смету.

Константин. С.-Петербург, 25 июля 1833 года

Жаль Демидова, человек был странный, но добрый и честный. Не знаю, был ли он женат; если нет, то Наумовой достанется порядочное имение. Эта, кажется, не живет с мужем. Великий князь жаловал покойного. Третьего дня Виельгорский сдержал слово: из Гатчины приехал к нам ужинать и препорядочно поел, попил, попел и повеселил нас, так что расстались в 2 часа, и если бы не боялся, что разведут мост, то остался бы еще долее. Жены его здесь нет; так и начал он опять вести прежнюю жизнь.

Александр. Москва, 25 июля 1833 года