Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Князь благодарил за доставленное ему письмо от сына Василия и рассказывал, что он прибыл уже в Одессу 3-го числа с графом Алексеем Федоровичем Орловым для выдержания 14-дневного карантина, что султан установил знак отличия особенный для одних только русских в память их защиты в 1832 году, что и его сын получил такой же – кажется, с надписью: «Избавителям царства моего»; что французы и англичане косо на это смотрят и как будто говорят: «Сделай же, глупый Махмуд, другой знак нам за избавление тебя от русского ига». На берегу пролива воздвигнут будет гранитный монумент с надписью русской и турецкою, также для увековечения благодарности турок за защиту, императором Николаем им оказанную. Патриарх Константинопольский препроводил отъезжающим войскам четыре иконы для хранения в четырех полках в память также спасения единоверцев от египетского нашествия: Николая Чудотворца, Георгия Победоносца, Св. Спиридония и Христа Спасителя.

Князь желал знать, как бы скорее в Одессу доставить письмо к сыну. Эстафета бы стоила рублей 300, а лучше дождаться послезавтрашнюю экстра-почту. Князь при сем случае велел тебе кланяться, а я сказал, что ты часто препоручаешь мне сказать ему твое почтение.

Заезжал я проститься с князем Дмитрием Владимировичем, но видел только княгиню; они сегодня едут, и она не знает, как им удастся исполнить трудную комиссию – сказать старухе о смерти Апраксина.

Константин. С.-Петербург, 15 июля 1833 года

Вчера входит ко мне старичок, – голос знакомый, но узнать я не мог никак, кто такой. Вышло, что это приехавший из Италии А.А.Пини, которого давно я не видел и который ужасно постарел; впрочем, ты сам будешь о сем судить, ибо он собирается в Москву на несколько месяцев, а после совсем поселится здесь, предпочитая для своего здоровья здешний климат итальянскому.

Истинно, здоровье мое страдает от беспрестанных беспокойств, а потеряв здоровье, потеряю и хлеб, ибо у меня, кроме службы, ничего нет. Больно мне повторять часто, так часто и все одно да одно; да что же мне делать, если все мои начинания остаются без успеха?

Константин. С.-Петербург, 17 июля 1833 года

Вяземский третьего дня вечером был у нас; рассказывал о прощальном обеде, данном Дмитриеву, на который и меня звали, но я должен был обедать у Нессельроде. Там Блудов предложил подписку для монумента Карамзину, и тут же собрали 4000. Наберется много, я уверен, и готов содействовать. Жена Вяземского уехала в Дерпт. Он мне сказывал, что Жуковский скоро возвратится. Напрасно: ему бы надобно еще там пожить, поотдохнуть и полечиться. Тургенев в Женеве. Нового ничего не слышно.

Александр. Москва, 17 июля 1833 года

Ну, сударь мой, Башилова вечеринка в субботу не так была весела, как должно было ожидать. Великий князь приехал с какого-то смотра или учения уставши, пробыл с час и уехал. Надобно было Башилову выбрать уже другой день, и ежели хотел повеселить такого дорогого гостя, то позвать малое число очень ему коротко знакомых людей: тогда его высочество, приехав в сюртуке, курил бы себе без церемоний сигарку; а то, не хотя, видно, наделать недовольных, Башилов пригласил все власти. Дом тесен, было много, жарко. Князь Кочубей, граф Васильчиков, комендант, губернатор, вице-губернатор, полицмейстеры, граф Гудович (видел я тут старого приятеля, князя Николая Григорьевича Репнина), Дмитрий Васильевич Васильчиков, сенатор князь Павел Павлович Гагарин, Писарев, Жихарев, Загоскин, вся свита великого князя, Ржевский, Бартенев, Алексей Васильевич Васильчиков и проч., цыгане, актеры, певцы, человек до шестидесяти. Его высочество долго со мною изволил разговаривать. Смешил нас очень актер Щепкин двумя монологами, славно представлял пьяного артиста, с горя спившегося. Великий князь сказывал, что граф Алексей Федорович Орлов пожалован в полные генералы, но не знал о прибытии его в Одессу. Мне пишет это добрая наша Полина Саражиновичева, которую очень все в Одессе обласкали.

Благодарю очень милую, добрую графиню Бобринскую за память обо мне; скажи ей, когда увидишь, мое душевное почтение. Икалось ли ей? А в последний раз у великого князя взапуски ее хвалили. Я рассказывал о ее приятных балах и вечеринках в Москве, а его высочество все твердил о какой-то шутке касательно Адама и Евы, и сказал наконец Толстой: «Нет, Анна Матвеевна, нет! Одна только графиня Бобринская и поняла правильно мою мысль о первых обитателях земного рая».

Я забыл тебе сказать, что, когда обедал у великого князя, он благодарил за сукно Наташино, даже сделал каламбур, сказав: «Не скажут теперь, что я в плохой форме, когда форма у меня пошита из сукна госпожи Булгаковой; приду поблагодарить ее». Славное сукно на вид; увидим, будет ли носко и проч.