Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Очень меня порадовал подробностями о Косте. Спросил: «Куда брат твой готовит сына своего? Об этом юноше говорят много хорошего». Видно, Полетика сказал ему. Я обрадовался оказии выхвалять моего тезку-фаворита. Тут пришла великая княгиня и спросила меня: «Прошу вас, скажите, правда ли, что Владимир Апраксин умер?» – «К несчастью, это истинная правда, сударыня». Я слышал это от генерал-адъютанта Гейсмара, коего жена приехала из Курска и рассказывала все подробности. В жару эту он все пил со льдом, ел мороженое, съел тарелку ботвиньи с рыбой и льдом, потом на ночь поставил себе графин воды со льдом. В ночь сделалась дурнота, губернатор Демидов привез ему доктора, который, найдя, что главнейшая болезнь была испуг, настоял, чтобы кровь пустить; но Апраксин не согласился, сделалось воспаление, и он умер с признаками холеры. Чувствуя смерть свою, требовал все приятеля своего Платона Яковлева, но этот нашел его уже в беспамятстве. Их высочества очень жалели о бедной матери, которая обедала с нами, много смеялась и не предвидела, несчастная, какое ожидает ее горе.

Я не знаю, как старуха-княгиня Наталья Петровна [Голицына] выдержит этот удар, она внука своего боготворит. И князю Дмитрию Владимировичу сказали о сем неосторожно; он, вероятно, отвезет в Городню сестру свою, которая туда ехать собралась в среду и просила меня уже о лошадях. Это будет ужасный удар для бабки, матери и жены!

Великий князь очень сожалел о Казарском [славный морской герой]. Подлинно, Божии определения неисповедимы! Казарский не нашел смерти среди трех турецких кораблей, на него напавших, и вдруг умирает в Николаеве в тишине.

У нас в доме также смерть есть, но не славная, не историческая. У Евсея умерла жена; так как это третья, то не быть ему уже вдовцом в четвертый раз. Она тлела несколько уже месяцев. Мое письмо, видно, все должно быть наполнено вестями смертными. Великий князь сказывал, что дочь Петра Ивановича Озерова, что за Скарятиным, без всякой надежды, так что в эту минуту нет ее, может быть, на свете. Об ней давно говорили, что ей жить нельзя, в злой была чахотке. Вот тебе наши печальные вести; остается довершить пожаром, который был поутру на Тверской. Крыша и верхняя часть дома князя Федора Сергеевича Голицына (бывший Прозоровского) сгорели, но хорошим действием труб затушили и не дали пожару распространиться. Его высочество присутствовал на пожаре сем. Великий князь продержал меня до шести часов и отпустил только потому, что я должен был ехать за пакетами, кои, вероятно, для его высочества подоспели из Петербурга; и точно, приехав домой, нашел я почту: шесть пакетов для великого князя, три для великой княгини и твое письмо от 6-го к Закревскому. Буду писать во вторник и пошлю ему пакеты. Я видел смерть герцога Вюртембергского уже во французских газетах. Думаю все о бедном Манычаре. Здесь уже назначают ему в начальники принца Ольденбургского.

Дай Бог успеха новому ходу почты иностранной, а начало уже хорошо. Ах, кабы внутренние почты на такую же поставить ногу! Пропасть жалоб; вот и Гейсмар жаловался, что его жену мучили долго и обижали в Подольске и Серпухове; велю исследовать. Беда с этим трактом, нет его сквернее: большой проезд, лошадей мало, поди угождай всем, а иные резонов не принимают, книгу видеть не хотят, дерутся, как Петр Львович Давыдов, который, однако же, жалобы обиженного им прекратил, дав 200 р. Я рад, что так кончилось, а то, конечно, нехорошо бы кончилось для Петра Львовича; но меня очень просил губернатор Небольсин дело затушить.

Воды ваши – пустяки; неохотно это пророчу, но увидишь, что они и родят, и прекратят болезни.

Александр. Москва, 11 июля 1833 года

Вчера обедали у меня многие твои приятели: двое Кочубеев, Чумага, В.А.Обресков, Офросимов, да знаешь, кто еще? Приехавший из Бухареста твой Игнатий Павлович Яковенко, коему очень был я рад. Он собирается ехать к вам, имеет какое-то дело в Сенате; я поеду к обер-прокурору Морозу ходатайствовать за него. Александр Васильевич Кочубей велел тебе очень кланяться. Кстати: Сашка и Соня ленятся, не присылают мне списки гостей твоих; а я бы знал по описи, например, что Петр Петрович Новосильцев жив и здоров, и проч.

Здесь только и говорят, что о преждевременной кончине бедного Апраксина [это единственный сын Степана Степановича Апраксина и Екатерины Владимировны, сестры князя Дмитрия Владимировича Голицына, муж Софьи Петровны (урожд. графини Толстой)]; боюсь я очень, чтобы не дошло как-нибудь до Апраксиной и ее бы не испугали. Есть ведь такие славные люди!

Константин. С.-Петербург, 12 июля 1833 года