Бедному Манычару будут хлопоты; хорошо, что герцог успел устроить участь своей дочери, а ей пора было замуж.
Великая княгиня [Елена Павловна] ведет жизнь очень деятельную, бывает у вод, исправно пьет Мариенбадскую и довольно часто со двора выезжает.
Должен был оставить работу, чтобы наверх прибежать и пособить жене принять князя и княгиню Кочубей; долго просидели у нас, смотрели весь дом, очень были милы оба и любезны; там подъехали и Александр Кочубей с братом Аркадием. Мы звали их к себе обедать в четверг. Проморил я своих чиновников до половины четвертого, нечего делать!
Я получил от Воронцова письмо от 25-го из Белой Церкви, которое начинается печальным известием о смерти славного Казарского. Он занемог в Николаеве, куда был послан, и там и умер. Потеря для России, потому что слава его была славой России. Жаль, весьма жаль этого достойного молодого человека! В ужасной битве остался невредим, а как пришел воли Божией час, так ничто его спасти не могло. Вечная память храброму!
Разобрал почту, взял с собой кой-какие пакеты, надел мундир и марш к великому князю, который прибыл здраво и благополучно вчера вечером в десятом часу, быв 47 часов в дороге, и всем очень доволен, как сказывали мне фельдъегерь и Башилов. Я разъехался с его высочеством, встретил его на Моховой, едущего в коляске; перекланивались рукою. Кажется, очень здоров. Записался у него, и сказывали, что он не велел никого сегодня принимать, оделся в свою форму и поехал явиться к военному генерал-губернатору. Во вторник, 11-го, изволит начинать воды.
Заходил я на половину великой княгини узнать о ее здоровье (сегодня за дурной погодою у вод быть не изволила) и вручил пакет с письмом от его высочества, тобою присланный и который он обогнал. Заезжая к Катерине Владимировне Апраксиной, имевшей до меня нужду, по соседству заехал к Александру Кочубею, застал его за завтраком и дал ему слово обедать в клубе сегодня; туда собираются и князь Виктор Павлович, граф Васильчиков, князь Дмитрий Владимирович и проч.
Заехал я к князю Кочубею, чтобы вручить почту, исполнить комиссию Родофиникина и объяснить, отчего получит письмо со старым числом. Письмо это по ошибке послано от вас во Псков, вот оно и вояжировало! Сказали: не принимает. Я было ехать, меня воротили, и князь очень ласково принял, говоря: «Я не предвидел вашего визита нынешним утром, вот и велел никого не принимать; но для вас я всегда дома». Он продержал меня почти час. Куда как приятен его разговор и разнообразен. Благодарил очень за аккуратное, скорое доставление к нему писем. Говорили о Царьграде и тамошних делах, о ужасных неурожаях. Князь сказывал, что государь ассигновал суммы Репнину [князю Николаю Григорьевичу, тогда малороссийскому генерал-губернатору] и графу Воронцову для взятия мер против голода.
С 3-го числа наложен траур на 4 недели по принцу Вюртембергскому. Теперь, я чаю, и наш Манычар скоро возвратится. Кто-то будет его начальником? Что-то с ним будет? Его герцог любил; надеюсь, что и новый, кто бы ни был, будет любить. Пора бы ему из полковников выйти.
Сожалею, что не могу еще ничего сказать о Волковой, не видя Бенкендорфа, но не упущу его первый раз, что будет в городе. Ты в клуб редко ходишь, а я совершенно никогда; более трех лет не был, хотя постоянно плачу как член. Когда же? Отделавшись, рад посидеть со своими, и, как ни говори, дома все лучше. Спасибо добрым людям, не оставляют, – всегда кто-нибудь да есть; а и нет, так для меня достаточно и приятно общество детей.
В жару всегда печати слипливаются, это бы корреспонденты должны были знать по опыту; но у всех манера жаловаться на почты, забывая все попечения наши об их успокоении. Им не довольно, что письма доходят скорее, вернее, немедленно раздаются, для чего все меры взяты, всегда видят поводы к неудовольствию, вместо благодарности; но что на них смотреть? Не огорчаясь еще несправедливыми нареканиями, я все-таки стараюсь об их же пользе. Ну каково перекладывать бумажками тысячи писем?
Получил приглашение обедать у великого князя. Его высочество отменно милостиво меня изволил принять, обнял, благодарил за свое путешествие и тебе приказал написать, что не 47, а 46 часов ехал, на слова мои, что я брату и командиру донес, что его высочество прибыл в 47 часов. Обедало нас только: их высочества, две фрейлины, Апраксина, Павел Иванович Арсеньев, Башилов и я. Все были очень веселы. После обеда вышли в кабинет к великой княгине. Его высочество благодарил за ширмы, подвел меня к ним и в подробности рассматривал и расспрашивал, потом позвал меня и Башилова в свой кабинет, посадил у камина (увы! камина, ибо после жары наступила холодная погода), дал нам сигары, и пошла болтовня.