Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Граф Бенкендорф назвался к Ольге обедать завтра, но просил, чтобы в три часа ровно и была бы только наша семья. Ольга сказала, что будут только один Обресков и он. Я думаю, по словам графа Александра Христофоровича, что завтра вечером государь изволит ехать к вам обратно, и быть может, что ты от самого Александра Христофоровича скорее узнаешь все, нежели через это письмо. Стало быть, нечего бояться Тулы. Сегодня жду Цуцкина с Петербургского тракта и тотчас отправлю его туда же – все исправить как должно. Бог благословил нас снегом, царь полетит, а не поедет; последняя почта от Медного ехала на санях, авось-либо и у вас зима уже стала.

Государь три раза изволил говорить со мною. Я стоял и смотрел на хоры, где поместил своего Пашку с Ванюшкою и Клавдинькою. «На кого ты это так смотришь?» – изволил спросить государь, подойдя вдруг неожиданно. «На моего маленького Пашку, который от радости, что возьмут его сюда, не хотел обедать: все готовился видеть ваше величество». – «Да где же он?» – «Вот маленькая головка возле колонны». – «Тут столько маленьких и больших голов, что не различишь, да я же не вижу так далеко».

Мне дало это мысль велеть Ванюшке снести вниз Пашку. Я поставил его в той комнате, где у нас статуя Екатерины, и велел ему ждать. Так как Наташе, которая не умеет толкаться, не удалось видеться с государем близко, то и ее поставил я возле Пашки выжидать случая. Государь как будто нарочно пошел к тому краю залы, остановился и стал говорить с Дмитрием Михайловичем Львовым; я встал сзади; увидев меня, он изволил обернуться и сказать: «Славно освещена зала ваша!» Мы оба, как старшины, объяснили, что теперь весь свет идет у нас сверху. «И превосходно, воск не каплет на одежду», – сказал государь. Тут осмелился я доложить: «Вы изволили спрашивать о сыне моем; вот он, ваше величество». – «Где?» Наташа с Пашкою стояли у самых ступенек. «Ах, здравствуйте, мадам Булгакова, – сказал государь, – я не видел вас в зале. Я сказал княгине Долгоруковой, что ей надобно приехать в Петербург». – «Государь, она еще в прошлом году собиралась». – «Постарайтесь, чтобы она снова не забрюхатела». Государь очень рассмеялся, как Наташа сказала ему на это: «Государь, я для этого сделаю все, что в моих силах». Государь взял за щеку Пашку, который очень бодро сказал: «Здравия желаю, ваше императорское величество!» – «Скажи, очень тебя муштровал Михаил Павлович?»

Третий раз стоял я и смотрел, как танцуют, как слышу вдруг: «Булгаков!» Обернулся. Государь сделал мне глазами знак подойти к нему. «Кто эти два мусье в усах, которые так отличаются и ноги выкидывают (во французской кадрили)?» – «Это, государь, два англичанина, братья Робертсон; говорят, что были богаты некогда, разорились и теперь дают здесь уроки». Так как видели они, что государь смотрит, то они еще более старались и еще смешнее танцевали. «Это уморительно», – говорил государь сквозь зубы, но из учтивости удерживался, чтобы не смеяться. Около государя всегда круг, – и в эту минуту нашло множество дам, кои смотрели на него без церемонии. Его величество о многих у меня спрашивал, и, к счастью, я знал всех имена: графини Толстой, Протасовой, Муратовой, Устиновой, недавно замуж вышедшей. Государь изволил говорить о завтрашнем вечере у князя Дмитрия Владимировича. Я изъявил мое сожаление, что краткость времени не позволила моим дочерям также составить живую картину для его величества, но государь, обернувшись ко мне, сказал, улыбаясь: «Знаем! Стара шутка!» И я насилу разуверил, что точно не будет их в живых картинах.

Государь нас всех ужасно поддел. Приближаясь понемногу к дверям выхода, он вдруг сделал вольт и так проворно пошел, а выйдя в швейцарскую и на лестницу, побежал, что я – хотя довольно, кажется, поворотлив и пустился как стрела, – когда пришел к подъезду, то государь был уже в карете. Мне так было смешно встретить на лестнице, возвращаясь, Урусова, Яковлева, Дурасова, которые шли провожать государя. Вот, мой милый друг, как обошлось у нас в Собрании вчера. Все это так радостно для нашей семьи, что и ты будешь восхищаться с нами. Пашка мой вне себя, чувствует уже счастие свое, – и подлинно, иной большой едва видел государя, а этот крошка, быв на хорах, имел возможность и голос государя слышать.

Сию минуту получаю собственноручное письмо государя для отправления к фельдмаршалу в Варшаву. В 12 часов старшины являются во дворец для благодарения государя за сделанное городу счастие; но дела столько, что не успею.

Нашей братии 12 человек, поэтому мое отсутствие не заметят. Теперь, имея полчасика свободного времени, стану отвечать на письмо твое от 25-го, которое получил вчера. Да, брат, как ты пишешь, точно мы в радости, в восхищении, а кто больше меня? Ибо кого из нас государь не обласкал? Даже Пашку. Вчера мне одна дама говорила: «Боже мой, как вы счастливы, какие у вас дочери, как они обе красивы!» Она только эту видела сторону. Они могли бы быть и не прекрасны, а я все был бы счастлив ими, оставаясь при всем прочем.