Братья Булгаковы. Том 3. Письма 1827–1834 гг.

Давали акт из «Горе от ума», водевиль и балетик. Государь остался до конца. Посадив дам в карету, я поехал проститься с графом Александром Христофоровичем. Мне говорят: графа нет, уехал; я полагал, что поехал с кем-нибудь проститься. Я – к Адлербергу, чтобы вручить ему письмо мое к Михаилу Павловичу; и у него заперто. Неужели же след простыл? Я побежал на маленький дворик, где экипажи, слышу: «Прощай, любезный Булгаков», – и вижу Александра Христофоровича, сидящего уже в царской повозке. Мы поцеловались. «Уезжаете?» – «Да жду императора, должен сейчас подойти». И подлинно, через две минуты сошел государь в шинели и фуражке дорожной. «Прощай, любезный! – изволил он сказать и прибавил: – Я в театре попрощался издали с твоими дамами, передай им мои комплименты. Что знаешь о дороге?» – «Последняя почта, прибывшая сегодня, выехала из Петербурга на колесах, но за три станции напал снег, и всю дорогу до Москвы ехали на санях». – «Тем лучше, прощай!» И прыгнул в коляску в ту минуту, как я собирался поцеловать его в плечо. Сев, изволил сказать: «Что вы там положили? Ног нельзя протянуть». Выбросили оттуда чемоданчик. «Теперь хорошо. – сказал государь. – Прощай, князь!» (Князь Дмитрий Владимирович стоял со мною рядом.) Пошел, и тронулись! Не было тут совершенно никого. Сани, в которых изволил поехать государь, какого-то Александра Михайловича Нарышкина, дубовые, большие, с дышлом в шесть лошадей, окованы хорошо, с откинутым верхом; только мне показалось, что отводы недостаточно велики. И так могу сказать, что я последнее лицо, которое государь видел перед отъездом его. Я совершенно покоен, все меры взяты, и везде лошади будут уже ожидать проезда царя – не так, как на пути сюда.

Как скоро прошли эти пять дней! Велико счастие наше было, хотя и скоротечно. Едучи из Кремля, я встретил Лесовского и полицию, все это опоздало. И как было думать, что спустя полчаса после того, как видели все государя в театре, его не будет уже в Москве! Я тотчас воротился к своим, и они верить не хотели, что государя уже нет в Москве.

Чем больше вспоминаю все милости его к нам, тем более сердце прыгает от радости. Сидя с Ольгою наедине в кабинете ее, я слушал ее рассказы и подробности разговоров государя с нею. Он между прочим сказал ей раз: «Не говорите мне о моей доброте, между нами дружба», – а говоря о крестнице: «Прошу вас сообщить мне о ваших предстоящих родах, поскольку я хочу быть крестным отцом всех ваших детей».

Потом говорил также о сожалении своем, что не исполнил желания быть здесь с императрицею: «Мое путешествие за границу расстроило все это, и потом печальные вести из страны; мне хотелось бы приехать к вам в Москву, чтобы развеяться и развлечься, а теперь не время праздников и наслаждений». О муже изволил спросить: «Что же делает здесь ваш муж?» – «Он по-прежнему служит при князе». – «Вы не собираетесь перебраться в Петербург?» – «Государь, прежде нам надобно хорошенько устроить дела». – «Хорошо, но не забудьте о маленькой поездке, о вашем обещании». – «Все, чего я желаю, – это ухаживать за императрицей и видеть моего дядю, который еще не видел меня замужем». Всего и не упомню теперь, что Ольга мне рассказывала; но ласки государя были столь велики, что она сама чувствует, что неловко даже иным оные пересказывать, кроме родных самых близких. Ольга у Голицына была просто, но прелестно одета и имела на себе царскую севинье, которая дала повод также к большому разговору о крестинах, тогдашнем времени и т.д.

Константин. С.-Петербург, 2 декабря 1833 года

Граф Бенкендорф писал к князю, по высочайшему повелению, о дурных лошадях на некоторых станциях и о задержках, кои имели свита государя и фельдъегеря; один должен был близ Москвы бросить почтовых и ехать на наемных. Пошлем исследовать, а ты получишь официально о сем же. Я полагаю, что лошади худо были подкованы, не для льда, а в таком случае они бежать не могут скоро. Если же где неисправно, то достанется смотрителям.

Константин. С.-Петербург, 4 декабря 1833 года

Говорят, что Горный корпус переходит к графу Толю и получит новое образование и новых начальников. Это будет лучше, ибо наш приятель Егор Васильевич и по летам, и по множеству других дел не может уже так деятельно им заниматься, особливо же теперь, и не живет в Корпусе. Скажи также Фавсту, что диплом его на дворянство – у подписания у государя, и Званцов надеется, что в сем месяце еще будет возвращение в Герольдию, и дело кончится.

Александр. Москва, 4 декабря 1833 года