Братоубийцы

В этот миг снова послышался человеческий стон, еще далекий, хриплый. Оторвался от своей, могилы отец Янарос. «Наверное, какой-то раненый отстал и теперь возвращается в деревню», – подумал он, шагнул через порог калитки и выбежал на дорогу. Смотрел направо в темноту, налево, время от времени останавливался, прислушивался. Вышел из деревни, пошел по тропинке, ведущей в горы. Послышались шаги, медленные, усталые; покатился камень – кто-то спускался с горы.

Шаря в темноте, спотыкаясь, побежал отец Янарос на этот стон. И в то время, как он шарил руками в темноте и спотыкался о камни, вдруг послышался тихий, задыхающийся голос:

– Отец Янарос, это ты?

Вытянул шею старик, двинулся вперед и разглядел прислонившегося к скале человека, протягивавшего к нему руки.

Старик торопливо подошел к нему, взял за руку, наклонился, стал всматриваться. Человек был совсем молодой, черноволосый, страшно исхудавший – одни кости. Он, наверное, был ранен, потому что прижимал руку к груди и стонал. Отец Янарос притронулся к его груди – руки его обагрились кровью.

– Кто тебя ранил? – спросил он тихо, будто спрашивал о великой тайне.

– Спроси лучше, кто не ранил, – ответил юноша. – Может быть, коммунист, потому что я христианин; может быть, христианин, потому что я коммунист. Я не рассмотрел.

– Пойдем со мной. Мой дом недалеко отсюда, я промою тебе рану. Ты тяжело ранен?

– Ты отец Янарос? – снова спросил юноша.

– Да, я тот, кого люди зовут отцом Янаросом. Бог называет меня грешником – это моё настоящее имя. Ты тяжело ранен? – переспросил он его.

Юноша обхватил рукой плечи старика и тот, поддерживая его, стал спускаться вниз.

– Ты сам знаешь, отец, – ответил раненый. – Раны, которые наносят братья, всегда тяжелы. Они молча вошли в деревню. Мягко отсвечивал белый купол церкви. Отец Янарос толкнул низенькую дверцу рядом с церковью. Они вошли в дом.

– Садись, сынок, – сказал старик и помог ему сесть на диванчик.

Он зажег лампу: осветилось бледное, страдальческое, экстатическое лицо юноши. Отец Янарос, увидев его, вздрогнул, пораженный. Где-то он уже видел этого человека, – но где, когда? Во сне? На нём была ряса, а с шеи свисал железный крест, и глаза у него были большие, ярко-голубые; они смотрели на мир удивленно, словно впервые видели его. Вот с такими глазами всегда представлял себе отец Янарос архангела Гавриила, когда тот спустился на землю и сказал Марии: «Радуйся, благодатная!»

И вдруг молнией сверкнуло в голове отца Янароса воспоминание: когда митрополит в Янине несколько лет тому назад заказал ему икону Благовещения, точь-в-точь таким, как этот молодой монах, с точно с такими глазами, нарисовал он архангела Гавриила.

На миг испугался отец Янарос: какая все-таки тайна – душа человеческая! Как она всесильна: может создать и разрушить мир! Да, душа человеческая – искра Божьего пожара, а плоть – солома, она сгорит! Он наклонился к молодому монаху, и голос его задрожал:

– Кто ты, дитя мое?

Но раненый закусил губы.

– Мне больно, – проговорил он и закрыл глаза. Стыд охватил отца Янароса: забыл о ране и пристаёт с расспросами. Он схватил кувшин с водой, распахнул рясу монаха, тщательно промыл рану, достал с полки бальзам для ран, всегда хранившийся у него для такого случая, смазал рану, уложил юношу на диванчик, затем взял скамью и сел рядом с ним.

Раненому стало легче, он открыл глаза, взглянул на отца Янароса и улыбнулся ему.

– Мне хорошо, мне уже легче, благослови тебя Господь, –сказал он и снова закрыл глаза.

– Может, ты уснёшь, сынок?

– Нет, я хочу собраться с духом, собраться с силами и по говорить с тобой.

– Отдохни сначала, не утомляй себя. Я не хочу тебя расспрашивать. Я не спрашиваю тебя, кто ты и что тебе надо здесь, в этом глухом Кастелосе. Мне ничего не надо, отдыхай

– А чтобы отдохнуть, мне нужно поговорить с тобой, отец. Для этого я и пришел. У меня есть тайна...

– Тайна? – переспросил отец Янарос и взволнованно посмотрел на юношу. «Не сумасшедший ли это, – подумал он. – Такие глаза бывают только у тех, кто видит невидимое: только у безумных и у ангелов такие глаза».

– Какая тайна?

Юноша проглотил комок в горле, помолчал немного и сказал:

– Стакан воды, горло пересохло... Прости меня, отец.

Он выпил воды, легче стало шевелить, языком.

– Когда меня ранили, я просил Бога дать мне силы добраться до тебя и рассказать тебе… доверить тебе мою тайну, прежде чем умру. А я, наверное, умру, отец.

– Не говори таких слов, сынок, – проговорил отец Янарос и почувствовал несказанную нежность к этому юноше, боровшемуся перед ним со смертью, боровшемуся с Богом.

– Боишься ты смерти, отец Янарос?

Тот улыбнулся.

– Ну, так что же?

Отец Янарос не ответил; он хотел было сказать, что боится смерти, не хочет её тогда, когда берёт она молодых, в полном цвету, не дав им созреть, принести плод, но промолчал.

– И я когда-то боялся её, отец, когда был помоложе. Но святой подвижник сказал мне однажды слово одно, и с тех пор я полюбил смерть.

– Что это за слово? И я хочу его услышать.